Черный спутник (СИ)

  Еще месяц Мора лежал, обложенный бодягой и какими-то еще припарками, а Фома с Шилом с почтением за ним ухаживали - лично, не допуская до такого дела шнырей. В первый же день Мора поднялся и сам дошел до параши - но обратно его тащили все-таки товарищи.

  Капрал Медянкин перед раздачей батогов сказал даже с каким-то сочувствием:

  - Говорил я тебе, Мора Михай, не лезь к его светлости - а не то обратно вернешься. Но ты же умный, ты же не послушал...

  Мора лежал целыми днями - то на животе, то на боку - и размышлял, зря он дал себя поймать или не зря. По всему выходило - зря и он, Мора, дурак. Еще думал о том, наврал ли ему поручик о том, что старый князь помер. По всему выходило, что и верно, помер. Князь был древний дед, лет ему было, наверное, все шестьдесят, и неудивительно, что в таком возрасте человек вдруг взял и помер. Море было обидно - ведь все его честолюбивые замыслы умерли тоже. Но оставался тайник в плотине, а в Москве - Матрена, и срок у Моры - всего-то два года. Что делать потом? Расписки подделывать да недорослей в карты надувать, и никакой тебе тофаны, никакой Вены, никакого баронства Вартенберг. Баронство делят уже с высунутыми от усердия языками молодые князья...

  Когда Мора смог впервые выйти погулять, лежал снег. Мора шел по загаженному двору острога, и Шило бережно поддерживал его под локоток:

  - Не споткнись, кормилец.

  Этот "кормилец" раздражал Мору бесконечно, хоть и не был со стороны товарищей издевательством. Скорее, данью благодарности - столько месяцев Мора жертвовал часть своего жалованья друзьям-арестантам. И старый князь был бы приятно удивлен на своем пушистом облаке для важных господ - у каторжников тоже существовал свой долг чести. Впрочем, бывший заключенный Кенигсбергской тюрьмы, кажется, все-таки это знал.

  - Мора Михай! - окликнул цыгана караульный.

  - Здесь, начальник, - отозвался Мора.

  - В караульню, к капралу! Человек к тебе!

  Мора поплелся за солдатом, гадая, что там за человек. Мысли в голову лезли самые разнообразные.

  В караульне Мору поджидали бессменный капрал Медянкин - как всегда, навеселе - и псарь Готлиб.

  - Здравствуй, Мора, - по-немецки поздоровался Готлиб.

  - Он по-русски не говорит, только по-своему, - пояснил капралу Мора, и ответил Готлибу, - привет, если не шутишь.

  - Я понимаю его, разговаривай, - добродушно отмахнулся капрал, - думаешь, он со мной по-другому говорил? Воркуйте, голуби, мне тренировка нужна - я немецкий изучаю.

  - Поручик врал, что ты повешен, - сказал Готлиб, с интересом вглядываясь в Мору, - ну и рожа у тебя, оказывается!

  - Так натюрель! Видишь, не повешен, даже уши сохранил, отделался батогами.

  - Скажи за это спасибо полицмейстеру. Хозяин дружен с ним и просил за тебя.

  - Князь не помер? - обрадовался Мора.

  - Собрался было помирать - наш доктор каждый день говорил, что он не доживет до утра. Пастор, болтун толстый, не выходил из хозяйских покоев. И кровь пускали, и пиявок прикладывали - горячка, все без толку. Из столицы приезжал личный лекарь ее величества...

  - Господин Лесток?

  - Лесток давно сослан, нет, другой приезжал. Он-то и выходил больного - но месяц с ним возился, не меньше. Личный врач ее величества - в городе знатная была ажитация...

  - Старая любовь не ржавеет, - усмехнулся Мора.

  - Поаккуратнее, - нараспев напомнил капрал, - оскорбление величества! Или еще батогов захотел?

  - Тогда дружба, ваше благородие, старая дружба.

  - То-то же!

  - И что князь сейчас? - спросил у Готлиба Мора, - Здоров и охотится?

  - Куда ему охотиться, - ответствовал Готлиб, - Лежит в постели с тряпкой на лбу, пишет мемуары - "Семьдесят интересных лет". Велел рассказать ему, как я тебя навестил.

  Мора приободрился, но виду не подал. Спросил:

  - А как поручик? Все зверствует?

  - Более не может. Продулся в карты полицмейстеру и теперь как воск в его руках. А полицмейстер - лучший друг нашего хозяина и тоже должен ему выше крыши. Так что солдаты стоят у нас теперь только на крыльце, да и то не всегда. Наивный поручик, он никогда не садился за карточный стол с хозяином, все сетовал, что тот играет грязно. А с полицмейстером сел и играл - как будто в нашем доме живет единственный в городе шулер!

  - Поаккуратнее! - опять пропел капрал, - Оскорбление представителя власти!

  - А знатно вы по-немецки понимаете, ваше благородие, - подольстился Мора.

  - А то! - расцвел Медянкин.

  - Я сохранил твои вещи. И банки с пудрой, и нос. Что-то подсказывает мне - ты скоро вернешься, - сказал Готлиб.

  - Не сглазить бы. Спасибо, что нос не выкинул.

  - Я принес тебе дачку, - чуть смущенно признался Готлиб и выложил на стол объемистый сверток. Капрал не на шутку оживился, раскрыл сверток:

  - Нужно проверить, нет ли чего запретного.

  Содержимое свертка радовало глаз: шмат сала, вареные яйца, добрая краюха хлеба и венец творения - жареная курица. Медянкин немедленно завладел курицей:

  - В ней может быть напильник. Или может не быть напильника - все равно такое тебе не положено, - капрал оторвал куриную ногу и впился в нее зубами.