Черный спутник (СИ)

  - На здоровьице, ваше благородие, - вежливо отвечал Мора, - спасибо, Готлиб. И его светлости передай спасибо - за мои целые уши.

  "Сало караульные отнимут, - подумал Мора, - но это ерунда. Князь не помер. Значит, и я еще побарахтаюсь".

  Он стоял на пороге караульни со своим свертком, из которого стражник, действительно, тут же утянул сало, и смотрел на бараки, на ели под снегом, на огни далеких домов на берегу застывшей подо льдом реки - и туман застилал его глаза, и лампадки нищих домишек казались Море иллюминацией волшебного поместья Вартенберг.

  Но барахтался Мора до самой весны - скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. За это время наведалась к арестанту прекрасная госпожа Шкварня, привезла трактирные яства, высоко оцененные караульными, пообещала ждать и помнить. "Жди, дура, - думал Мора, - освобожусь - и попа к попе, кто дальше прыгнет".

  Солнышко растопило сосульки на крыше барака - толстые и мощные, как сталактиты, одна такая сосулька убила зимою собаку. Прояснилось небо, начал оседать снег. Самозабвенно орали вороны. Мора стоял во дворе, смотрел на реку и думал, не зальет ли вода по весне его тайник.

  - Мора Михай, в караульню! - прокричал истошно стражник, - И с вещами!

  - Под счастливой звездой ты, Мора, - завистливо проговорил Фома, - мне бы твою фортуну!

  - Не сглазь, дурак, - осмотрительно напомнил Шило, - твоя фортуна в том, что опять кормильца обретешь.

  - Поторопись, цыган - там в караульне такое чудо тебя ожидает! - стражник был сам не свой. Мора даже подивился - кто же произвел на солдата подобное впечатление?

  В караульне ждали его пастор с женой. Медянкин во все глаза смотрел на черную Венеру, и пасторша от смущения прикрывала лицо шалью.

  - Он внес деньги за тебя, - капрал кивнул на толстенького, важно надутого пастора, - Видать, его светлости по душе такие слуги, как ты.

  - Мора добрый слуга, - возразила Софья, - а с лица ведь воду не пить, так вы говорите?

  - Мы говорим - сколько волка ни корми, он все в лес смотрит, - отвечал капрал, - и еще - на вкус и цвет товарища нет (тут и пасторша, и пастор почему-то сделали оскорбленные лица). Так что забирайте ваше нещечко, пока я не передумал.

  - Ты хоть обпередумайся, деньги плачены полицмейстеру, - тихо по-немецки прошипел пастор, но капрал все же услышал:

  - Я вас прекрасно понял, падре, - ехидно отвечал он тоже по-немецки. Пастор побагровел.

  - Господин капрал изучает язык Лютера и Томазиуса, - пояснил Мора, - и достиг значительных успехов.

  - Иди уже с глаз моих! - замахнулся на Мору капрал, - Что стоишь, как сосватанный?

  - Пойдемте, сын мой, - пастор хотел было взять Мору за руку, но тот отстранился:

  - Не нужно, отец мой. Вошки на вас перескочат...

  Капрал услышал, расхохотался, и уже беззлобно напутствовал Мору:

  - Помни, цыган, из-за чего ты сюда попал, и прежних ошибок не делай. Ступай себе с богом.

  - Прощайте, ваше благородие, - отвечал Мора, - Обещаю не возвращаться.

  Отмытый, избавленный от вшей Мора стоял перед домом старого князя. Прежняя его партикулярная одежда теперь болталась на нем свободно, и недавнего арестанта, казалось, мог подхватить и унести резкий весенний ветер.

  На крыльце маялись два сонных солдата.

  - Его светлость ждет меня, - скрывая волнение, обратился к ним Мора.

  - Арестант вернулся! - солдаты переглянулись, - Сейчас кликнем твою жертву, пусть тебя проводит.

  Один из них ушел и через минуту вернулся с поручиком. Херувим ничуть не изменился - явился с тем же недоуменным лицом, только в руке вместо книжки держал вязание и спицы.

  - Явился, шельма, - поручик с удовлетворением оглядел отощавшего, жалкого Мору, - будет тебе наука. Сразу бы признался, что не умеешь ворожить.

  - Его светлость ждет меня, - повторил Мора.

  - Так ступай - куда идти, ты знаешь. Мне недосуг тебя провожать, я занят, - поручик тряхнул локонами и предъявил вязание, - госпожа Дурыкина презента от меня к вечеру ожидает.

  Мора вошел в дом, потрясенный произошедшей переменой. Поручик же уселся в прихожей на кушетку и вернулся к своему занятию - продолжил вязать какую-то салфетку. Мора проследовал по пустынному коридору, постучал в дверь той единственной комнаты, в которой бывал здесь. Услышал сердитое "Herein!", и бесшумно вошел, прикрыв за собой дверь.

  Князь писал что-то за своим пюпитром - возможно, те самые мемуары, "Семьдесят интересных лет" - и головы не повернул, когда Мора вошел. На стене прибавился гобелен внушительных размеров, с вытканными на нем изображениями жителей Севера, и каждый житель держал в руках свое охотничье орудие. Так святые на иконах держат в руках орудия, которыми были убиты.

  - Ваша светлость, вы звали меня? - напомнил о себе Мора. Князь повернулся, отбросил перо - и чернильные брызги запятнали бумагу и белый его манжет.

  - Ты обошелся мне втрое дороже, чем в прошлый раз, - сердито признался старик, - Ты стоил мне так дорого, что сейчас я готов обнять тебя.

  - Так обнимайте, никто не видит, и вшей на мне уже нет, - усмехнулся Мора.

  - Не могу, - признался князь, - гордыня не позволяет.