- Я пытался понять, придет ли он этой ночью по твою душу с гвардейцами, - Левольд поднял глаза - бархатные, божественные, погибель всех фрейлин, - И по всему выходит, что он придет.
- И что теперь мне делать? - герцог не верил, что фельдмаршал так скоро осмелится поднять мятеж, но ему интересно стало, каким будет ответ.
- Я не знаю, Эрик. Поставь охрану, положи пиштоль под подушку...А лучше всего - арестуй фельдмаршала первым. Не у того ты спрашиваешь, - Левольд пожал плечами и театрально вздохнул, - Я не военный человек, я просто не знаю.
- Рене...
- Не зови меня этим детским именем, - поморщился Левольд, - мое имя имеет прекрасную полную форму.
- Хорошо, Рейнгольд, - герцог приблизился к его креслу и встал позади, опершись руками о спинку, - Что будешь ты делать, если меня вдруг арестуют?
- Какого ответа ты ждешь? - в голосе Левольда отозвались и обида, и насмешка, и отчаяние, - "С тобой я готов и в тюрьму и на смерть идти"? Прости, Эрик, это не в моей манере. Меня могут не так понять, если я попрошусь к тебе в равелин.
Левольд запрокинул голову, поймал руку герцога, лежавшую на спинке кресла, и прижал к губам:
- Я люблю тебя, Эрик. Но себя я люблю больше. Уж извини меня за это. Поставь охрану у дверей спальни. Я не хочу оказаться Кассандрой, - Левольд помолчал, провел рукой герцога по своей фарфоровой щеке - и отпустил, - Завтра утром я приеду к тебе. В семь утра, по первому снегу.
- Ты же спишь до обеда, - усмехнулся герцог.
- Ради тебя проснусь. Лишь затем, чтобы убедиться, что я все-таки не Кассандра.
- Ты можешь просто переночевать здесь.
- Спасибо, нет, - Левольд смешно сморщился, - Из-за всех этих траурных дел - прости, Эрик - я две ночи спал на составленных вместе стульях, и все оттого, что кое-кто сломал козетку в моей жалкой каморке гофмаршала. Хочется уже лечь на что-то ровное, и чтобы оно не рассыпалось под тобой посреди ночи, - Левольд зевнул, прикрыл рот рукой - блеснули перстни и полированные ногти:
- Я, пожалуй, тоже поеду. Ваша светлость проводит гостя?
- Могу даже завернуть тебя в шубу.
Но в шубу гостя заворачивал лакей. Герцог смотрел с досадой на торжественное облачение хрупкого Левольда в пушистый соболиный мех - лакей лебезил, Левольд жеманничал. На сердце скреблись кошки - да что там, целая рысь.
- Прощай, Рейнгольд, - попрощался герцог, и угол рта его нервно дернулся. Левольд легко провел кончиками пальцев по его лицу, успокаивая, стирая тик:
- Прощай, Эрик. Не забудь поставить охрану. А лучше всего - все-таки арестуй фельдмаршала, - и сбежал вниз по лестнице, стуча каблуками и оставляя за собой шлейф французской золотой пудры.
Герцог вернулся в свои покои, подошел к окну - из окна библиотеки отлично был виден подъезд. Левольд спускался к карете - в пушистой шубке, изящный и забавный, как игрушка. Оглянулся на окна, кивнул темной фигуре в окне и впорхнул в свою карету - словно сказочная фея. Золотой экипаж легко покатился прочь - по аллее зимнего сада, до самых крон засыпанного пышным снегом. Созвездия поздней осени тревожно горели в небе, как драгоценные камни на черной бархатной подкладке.
- Хозяйка, к вам Алоис Шкленарж! - торжественно продекламировал мальчишка-казачок, явно упиваясь иностранными словами. "Кого только черт не носит", - Матрена отложила в сторону книгу о похождениях кавалера де Молэ и велела:
- Веди его, посмотрим, что за гусь.
Мальчик вернулся с кавалером, ничуть не худшим, чем книжный де Молэ. Под мышкой держал кавалер великолепную шляпу, и волнистые волосы, черные, как вороново крыло, обрамляли матовое узкое лицо с крупным, но изящным носом. Лицо было совсем чужое, словно фарфоровая маска, надетая поверх своего собственного лица, а глаза - карие, насмешливые - были те самые.
- Рад видеть вас, госпожа банкирша Гольц, - кавалер поклонился, и пряди упали ему на лоб - одна из них была белая.
- Долго же ты ехал ко мне, Виконт, - отвечала Матрена, - уж и яблоки попадали, и Саггитариус и Лира твои дважды выходили и скрылись, и медведь в лесу издох...
- Так в остроге я сидел, муттер, - Мора взял ее руки в свои и поцеловал по очереди, - Со всей дури офицера в речку выкинул.
- Был дурак - дурак и остался, - рассмеялась Матрена.
- Кабы не заступничество одной высокой особы, которую зовешь ты курвой немецкой - сидел бы я в остроге до сих пор.
- Мальчик мой, золото мое - ты ушел, чтобы стать равным мне? - в голосе Матрены смешались горечь и издевка, - А ведь ты всего лишь поменял хозяина.
Ни тени не пробежало по гладкой маске, Мора лишь чуть склонил голову набок, как птица - это был новый жест, явно скопированный им у кого-то. Они давно не виделись, и у Моры появились уже новые, следующие учителя.
- Может, оно и не так уж плохо, госпожа Гольц. Говорят, каков хозяин, таков и слуга - а герцог все же чуть-чуть получше, чем вдова-банкирша? - Мора опять собрался поцеловать ее руку, но Матрена не дала, - Не плачь по мне, муттер - стану и я свободен. Приеду к тебе на шестерке белых коней и в белой шляпе - только дай мне время, и полугода нет, как я из острога.