Черный спутник (СИ)

  Левка не зря опасался за душевный покой неведомых немцев - он был человек-гора. Вряд ли в кирхе обрадуются ночному явлению чего-то подобного. Мора оценил Левкин потенциал на ниве ночного устрашения, осторожно переложил спящего Рене со своего плеча на сложенный плед и, как сумел, бесшумно выскочил из кареты. Кирха возвышалась перед ним, совсем рядом - в тумане светились тепло и маняще высокие узкие окна. Мора направился к церкви, в темноте огибая лужи. "Сейчас три или четыре утра, - прикинул он, - как говорится, час между волком и собакой. Странно, что пастор не спит - наверное, дежурит у гроба".

  Мора угадал - или почти угадал. В кирхе, и в самом деле, стоял гроб с откинутой крышкой, и возле него дежурил человек - пусть не пастор, но одетый в черное. Мора встал на пороге - и человек повернулся к нему, злой, дрожащий, с каким-то жутким оскаленным лицом, и Море сделалось не по себе. "Лучше бы Левка пошел, - подумал Мора, - Ему и упыри нипочем".

  - Простите за вторжение, - проговорил он почтительно, но твердо - упырь, не упырь, дорогу ему придется показать, потому что дождь, ночь, и лошади вконец измучены этой бессмысленной прогулкой, - Мы с товарищами сбились с пути, никак не можем добраться до города.

  - Здесь и нет города, - упырь разглядел Мору в свете экономичных церковных свечей, попростел лицом и сразу сделался похож на человека, - Поблизости только деревенька, Армагедвальд. Ну, и дом господ Мегид - вы не доехали до него самую малость.

  Они пошли друг другу навстречу, по проходу среди скамеечных рядов, и встретились ровно на середине пути. Вблизи упырь оказался стариком, костистым, лысым, кощейного вида, но мирным и вполне дружелюбным - на второй взгляд, не на первый.

  - Мы рады будем и деревне, и дому господ Мегид, - пояснил Мора, - наши лошади вот-вот падут, на них жалко смотреть.

  Траурный старик задумался - склонил голову, почесал лоб:

  - Вам ближе будет до Мегид, но, кажется, к ним дорогу совсем размыло, - задумчиво проговорил он, - Никогда прежде не было таких дождей, природа словно оплакивает нас, - старик мотнул головой в сторону гроба, взял Мору под руку и медленно повел к выходу из церкви, рассказывая ему дорогу, словно читая сказку:

  - Вам нужно проехать до конца аллеи и на перекрестке повернуть направо. Затем прямо и прямо, прямо и прямо, до большого такого вяза, он весь будет облеплен омелами, вся его крона...

  - Здесь все деревья такие, - напомнил Мора.

  - Все, да не все, - размеренно отвечал старик, - это очень высокое дерево, и величественное, вы сразу поймете, о чем я вам говорил, как только его увидите. И сразу за вязом - мост через реку, до самого дома Мегид, вы увидите их - и дом, и мост, они видны даже в темноте. Только река могла выйти из берегов...

  Старик склонялся к Море, и Мора подался к нему, чтобы лучше слышать - так, голова к голове, дошли они до дверей и почти налетели - на человека-гору. Траурный старик охнул и чуть не сел.

  - Я за папашей, - Левка орлиным взором вглядывался во что-то за их спинами, во что-то, таившееся в глубине церкви, - Он пошел - и я пошел.

  Мора повернулся, и старик повернулся, и они посмотрели туда, куда таращился Левка, и Море на мгновение сделалось старика жаль. Возле открытого гроба стоял еще один точно такой же Мора - тонкий и темный, как росчерк тушью, с такими же кружевами и в такой же шляпе. Этот второй Мора приподнял над гробом белую вуаль и смотрел на женщину, лежащую в гробу - с любопытством и жалостью.

  - Папи, так нельзя! - воскликнул Мора. Двойник его - он не опустил вуаль, оставил ее отброшенной - повернул к ним бледное, словно фосфоресцирующее в полумраке лицо с яркими губами и глазами:

  - Она ваша дочь?

  - Да, она моя дочь, - отвечал старик зло и твердо, он словно очнулся, отодвинул Мору и решительно направился к гробу, и губы его дрожали, - Отойдите, не смейте ее касаться.

  Мора вгляделся - у женщины в гробу было страшное лицо, в синяках, с переломанным носом. Старик летел, летел по проходу навстречу наглецу - отогнать негодяя прочь от гроба, спрятать под вуалью черно-синюю маску - и вдруг остановился, словно налетел в конце концов на невидимую стену.

  - Как это с ней случилось? - Рене говорил почти всегда очень тихо, на как-то так получалось, что люди внимали голосу, шуршащему, как осыпающийся песок - и прислушивались, и все всегда выходило по его.

  - Ее муж сделал это, - к старику вернулось его упыриное выражение лица, - он вот-вот вернется сюда, он распорядитель похорон. Так что убирайтесь, любезный господин.

  - Неужели вы позволите вашей дочери уйти от вас - вот такой? - поднял брови Рене, и Море в который раз сделалось за него стыдно, - Я не думаю, что ей хотелось бы лежать в гробу - вот так. Это последний путь. Разрешите мне - все исправить. Вы увидите ее снова - такой, какая она была. И сможете, наконец, попрощаться.

  - Мой отец - прозектор, - пояснил Мора оторопевшему старику, - он предлагает загримировать синяки. Это его работа.