– Наша взяла!
Комиссия из аппарата особого уполномоченного ОГПУ была въедливая. Ушлые и крученые специалисты задавали болезненные вопросы, притом в самую суть били, как иголкой в нерв. Копались в бумагах, что-то выписывая в свои блокнотики, и было ощущение, будто они строчат твой приговор. И после каждой встречи с ними мои надежды на нормальный исход проверки таяли.
И вот они исчезли. И, получается, мы все остались на своих местах. Ордена, конечно, не посыпались. Но и наказаний особых не было, кроме нескольких выговоров.
В конечном итоге проверяющие постановили, что имелись упущения в оперативной и организационной работе, которые не позволили полностью выкорчевать организованные антисоветские группы, в результате чего начались массовые беспорядки, переросшие в мятеж. Однако успешно проведенные боевые и агентурно-оперативные мероприятия позволили в кратчайшие сроки ликвидировать значительную часть крестьянского подполья, не дать пожару перекинуться на соседние районы. В общем – сарай сгорел, но хата и деревня целыми остались. Так что работайте дальше, товарищи.
Сильно порадовало, что не стали искать крайних. Видимо, наверху прекрасно понимали, что в такой напряженной ситуации устраивать внутриведомственные интриги и разбирательство с оргвыводами – все это сильно боком может выйти в ближайшем будущем. Ибо контрреволюция не только не дремлет, но уже рвется в бой.
Вернувшись из тира, я скромно сообщил коллегам, что получил свою стандартную пятерку за стрельбу, за что мне даже вынесена благодарность от заместителя постпреда. Заодно сообщил, что Раскатов обещал отправить всех на полигон – восстанавливать свои почти утраченные боевые навыки. Со злорадным удовольствием отметил на себе несколько раздраженных, а то и завистливых взглядов. Мол, молодой да ранний, выскочка, поучает тут стариков.
После этого я погрузился в работу. Для начала вытащил из сейфа документ, с которым надлежало ознакомиться. Меморандум секретно-оперативного отдела ОГПУ «Предварительные итоги борьбы с контрреволюцией на селе».
Вот он, неровный пульс нашей страны. Аритмия во всей красе. И роль докторов возложена на нас, органы борьбы с контрреволюцией и саботажем.
Листая меморандум, я все лучше понимал, почему комиссия отстала от нас. Когда варишься в одном своем регионе, кажется, что здесь сосредоточены все безобразия и невзгоды мира. Но вот только нижнереченское восстание не было чем-то из ряда вон выходящим. Весь Союз начинал гореть из-за ведущейся форсированными темпами коллективизации. Вот она, классическая иллюстрация тезиса Сталина об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму. И члены комиссии прекрасно понимали, что наши местные беды еще не самые бедовые.
«Истекший 1929 год в обстановке решительного наступления на капиталистические элементы города и деревни характеризуется бешеным сопротивлением наших классовых врагов.
Органами ОГПУ за 1929 год в деревне ликвидировано:
контрреволюционных организаций – 255, арестовано по ним 9159 человек;
контрреволюционных группировок – 6769, арестовано – 38 405;
активных банд ‒ 281, арестовано ‒ 3821;
арестовано одиночек ‒ 43 823;
Всего контрреволюционных образований – 7305, арестовано 95 208 человек.
Проявления массовой контрреволюции в деревне: а) террор в отношении деревенских советских и партактивистов, а также представителей местной власти; б) массовые выступления в целях срыва мероприятий по проводимым хозяйственным, общественным кампаниям; в) злостная контрреволюционная агитация, распространение всевозможных провокационных слухов; г) изготовление и распространение контрреволюционных листовок с призывами «готовиться к боям» и противодействовать мероприятиям власти; д) вредительство в отношении коллективных хозяйств, хозяйств советских, партийных активистов (поджоги).
Идет неуклонное нарастание террора. За 1926 год по всему СССР ‒ 711 террористических актов, за 1927 год ‒ 901, за 1928 год ‒ 1027. В 1929 году обвальный рост более чем в 8 раз – до 8278.
Террор растет главным образом за счет активного противодействия хлебозаготовкам. Направлен против деревенского актива (бедняки, батраки, комсомольцы, партийцы), участвующего в проведении хлебозаготовок и других кампаний в деревне. С осени 1929 года начинает расти террор на почве противодействия коллективизации, главным образом в виде поджогов активистов-колхозников и самих колхозников.
Террор по своему характеру становится острее: начинают преобладать такие формы, как убийства, ранения. Особая форма активного кулацкого противодействия советским мероприятиям в деревне ‒ поджоги и разгром советских, общественных, кооперативных организаций и колхозов.
За весь 1929 год по СССР зарегистрировано 1190 случаев массовых выступлений. Их рост виден при сравнении цифр по годам: 1926‒1927 годы ‒ 63, 1928 год ‒ 709, 1929 год ‒ 1190.
Все более четко вырисовывается серьезный антисоветский характер большинства массовых выступлений, руководимых кулацко-белогвардейским элементом.