Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка

Однако кераиты не отпускали нас далеко, и так как мы оставили им без боя наши самые тучные пастбища, они тоже не искали сражений, а крались у нас за спиной по степи, как стая волков, которая выжидает своего часа.

Расстояние между нами не увеличивалось, но и не уменьшалось.

Когда мы стали лагерем у озера Тунге, хан вызвал к себе с десяток стрелогонцов и приказал им выучить наизусть послание для хана Тогрула: «Я разбил лагерь восточнее озера Тунге. Травы здесь высокие, и наши лошади набрали силу. Мне есть что сказать моему названому отцу, и я прошу его ответить мне: за какие провинности ты решил так напугать меня? Если тебе надо испугать кого–то, разбуди посреди ночи своих спящих сыновей. Трон, на котором я привык сидеть, стал совсем маленьким, дым, выходивший из моего шатра, развеялся. Почему ты так напугал меня? Ответь мне, отец, не разозлил ли тебя какой–то чужой нам человек, не натравил ли тебя на меня мой недруг? О чем мы с тобой договаривались? Разве мы не сказали друг другу на Красных Холмах в горах Джорхал–хуна: если какая–нибудь змея захочет вызвать гнев одного из нас на другого, мы не должны этому поддаваться, мы должны сперва взять это на зуб и ощутить языком. Если у повозки сломается одна из двух осей, быкам не стащить ее с места. Разве я для тебя не вторая ось? Если у двухколесной повозки сломается одно из колес, на что она будет пригодна? Разве я для тебя не второе колесо в повозке? Отец мой, в чем ты можешь меня упрекнуть? Пришли ко мне гонца, пусть он объяснит, чем я вызвал твою немилость».

Второе послание Чингисхан отправил Сенгуну. Оно звучало так: «Я сын, рожденный в одеждах, а ты — сын, родившийся нагим. Наш отец хотел заботиться о нас как о равных. Из опасения, что мне будет отдано предпочтение, ты, Сенгун, преследовал меня своей ненавистью. Не заставляй больше страдать сердце отца, а постарайся радовать и веселить его утром и вечером, когда зайдешь в его шатер и когда из него выйдешь. Не доставляй больше горестей нашему отцу и не отдаляйся от него. Беда, если ты не откажешься от своих прежних мыслей, а будешь и впредь добиваться верховной власти при живом отце! Пошли мне весть, Сенгун, я буду ждать ее у озера Тунге».

На сей раз нам не пришлось долго ждать ответа. Гонцы принесли нам только молчание и были еще рады, что унесли ноги живыми. Когда снова рассвело, мы увидели, что кераиты воткнули в степную землю знамя войны. Оно реяло высоко над травой, а я лежал в зеленых цветах, перед которыми Золотой Цветок испытывала неподдельный ужас. Но и мне казалось, что у пришедшей весны грустные глаза, хотя я об этом не сказал Золотому Цветку ни слова.

Темучин ходил со своими военачальниками взад–вперед по поляне и что–то с ними обсуждал. Обычно прямые спины людей, вскормленных победами, были сейчас согбенными, словно они тащили на себе по степи всех убитых за последние годы войны. У озера военачальники сели на усыпанную цветами мягкую траву вблизи одинокой ели, распростершей над ними свои темные ветви, как длинные зеленые руки. Обсуждая свои планы с военачальниками, хан время от времени бросал взгляд на предвещавшее большую войну знамя. До сих пор его ни одно чужое знамя не страшило и ни одна война не пугала, но теперь он с опаской поглядывал на вражеский стяг, а потом принимался с удвоенным пылом убеждать в чем–то своих соратников.

Когда мы узнали, что отец Хулан со своим племенем оставил нас, велев передать: он, мол, предпочитает мирную жизнь в северных лесах беспокойной жизни с войском Чингисхана, Темучин закричал на меня:

— Разве не ради тебя я сжалился над ним в прошлый раз? Враждебные нам татары молчат, потому что я велел умертвить их, а предатели–меркиты бросил меня, хотя я подарил им жизнь!

Я не сразу нашелся с ответом. Помимо всего прочего, я не сразу уловил смысл его речей. Хан уставился на меня с ненавистью, его глаза выкатились из орбит, на шее подрагивал шрам.

— Молчишь? Даже не оправдываешься?

И я спокойно ответил ему:

— Я молчу потому, что твои слова вызваны необузданным гневом, но разве гнев — дитя разума? Ты сказал, что предатели–меркиты бросили тебя на произвол судьбы, хотя ты подарил им жизнь! Но не чересчур ли ты все упрощаешь? Если всех убить, никто убежать не сможет. Это правда. Но кто после этого придет к тебе, Темучин?

— Все равно, я всех их прикончу и нагоню страха на тех, кто останется со мной, — При этом он посмотрел в сторону северных лесов, где скрылись меркиты.

— Всех? Ты убьешь их всех?

— Всех!

— Степь издаст стон, Темучин! — Я отступил на шаг назад. — Убей их вождя — это он совершил предательство. Но не убивай никого из четырехсот воинов–меркитов, которые подчинились своему вождю, как того и требует закон степи.

— Я оставлю в живых двоих: мою красавицу Хулан и ее любимого брата, — ответил он и нанес мне обиду, сделав вид, будто я обращался не к нему, а к бесчувственным камням.