Черный замок Ольшанский

На границе света с тьмою,
На границе жизни с ямой.

А когда пришли те события – к представлению об этих лазах, ямах, провалах, подземных колодцах прибавились еще и строки (чьи, я забыл) о том, как:

В мрачном аду, где с черным
Схватился пламенный бог.

Поэтому настроение у меня было, как говорят братья-поляки, «на псы», когда где-то уже в двадцатых числах месяца я сидел на лавочке возле дома Шаблыки вместе с хозяином и Михасем Змогителем, занимаясь весьма похвальным делом: мы потихонечку потягивали «Белорусский бальзам», смешанный с божьей слезой, и закусывали из решета парниковой клубникой (пусть его бог любит, этого Шаблыку, все на свете у него есть или «найдется»).

Гудели в золотом вечернем воздухе майские жуки. Совсем уже низкое солнце превратило Ольшанку в райскую реку света. Густые кроны деревьев неподвижно готовились ко сну.

И беседа у нас поначалу была какая-то сонная и ни о чем.

– Ты всегда это «БТ» куришь? – лениво спросил Змогитель.

– Да.

– А я исключительно «Неман».

– Да и я люблю эти папиросы, но если покурю долго – кашель. Бросать не пробовал?

– Однажды девять месяцев не курил. А тут выборы. Пива редкого в деревню привезли, «Лидского». Сушеная рыба нашлась. Ну, а я урну возил к тем, кто своими ногами прийти не может. Друзья накупили всего и на мою долю, чтобы после подсчета голосов отметить праздник. И, заразы, забыли и три пачки «Немана» купили, черти. Я намерзся за день, отвел коня, пришел, ну, и выпили. Потом закурил. И… как и не было этих месяцев.

Шаблыке этот разговор был настолько интересен, что сдох бы от скуки вместе с мухами. Поэтому мы перешли на тему, от которой, судя по нашим литературным газетам, подохли бы мухи во всем мире: на «книжную».

– Ну вот какого ты, Михась, мнения о Быкове?

– Ничего. Не выдумывает. Видно, сам нахлебался этого военного счастья по пилотку. Не то, что какой-то там пишет, как Саня банным веником роту немцев разогнал. С танками…

Мыли, мыли косточки инженерам человеческим душ (услыхали бы они это с трибуны), и завершился разговор еще на одной личности, к которой я вообще-то отношусь терпимо.

– Ну а этот… Короткевич? – спросил Шаблыка.

– Да вроде ничего. Только чумовой какой-то, дурашный. Левой рукой ухо через голову чешет… Никогда не знаешь, чего от него ожидать.

– Говорят, бабник, – сказал Змогитель.

– А о ком этого не говорят? Ты вот лучше, Антось, скажи, что ты там нарасшифровывал? – перевел нудный разговор на другую тему Шаблыка.

Я коротко рассказал про литорею. Сказал также о своем твердом убеждении, что нужная мне башня – с северной стороны, там, где были потом замурованы Слуцкие ворота. Поведал и про угол наматывания (я верил этим парням и крепко надеялся, что они, бывшие деятели партизанщины и подполья, умеют, когда нужно, зажимать язык в тиски), но сказал (прости мне, господи, этот обман), что предмета, вокруг которого следует наматывать, у меня нет и что определение угла между осевой линией ленты и направлением написания слов с помощью транспортира мало что дает, а окончание и вовсе неясно (и это было правдой). Непонятно было и то, какую башню надо считать от угловой. Третью?

– А ты еще почеши свой глобус, – посоветовал Змогитель, – может, что-то надумаешь.

А что мне оставалось на самом деле?

Вдруг за штакетником началась дикая какофония. На разные голоса и с разной степенью отчаянья вопили «караул» десятки собачьих глоток и кто-то верещал на всю улицу:

– Убийцы! Убийцы!

Мы подошли к забору. Справа двигался уже известный мне кортеж: Лопотуха в сопровождении десятка собак. А навстречу ему шли председатель Ольшанский и бухгалтер Гончаренок. И чувствовали себя, по всему было видно, как две мухи в миске с кислым молоком. Все делают выводы, все видят, а удовольствия никакого.

– Убийца! – горланил Лопотуха.

– Почему, Людвик? – спросил Ольшанский.

– И вы! И вы! Убьете меня! Спрячусь!

– Почему я убийца? – спросил и Гончаренок.

– Потому!.. – И, обратившись к Ольшанскому, снова завопил: – Бычков убиваешь? Теляточек! Овечечек! Спрячусь!

– Иди, Людвик, – грустно сказал председатель.

Но сумасшедший, заметив нас, уже переключился на меня:

– Ага, к правде идешь. Тем скорее свернешь голову. Обсели уже тебя, обсели. И бац[113] тебе не поможет. Бац в сутане. Вот Бовбель, Бовбель придет. Пришел.

И мы, и те двое рванули от него так, словно он размахивал ведром с кипятком.

Чуть отдышались, пока перенесли остатки «Бальзама» и решето с клубникой на другой, садовый столик за домом.

– Ну, джентльмены, – спросил я, – как самочувствие? И что сей сон вообще должен означать?

– Не знаю, – сказал Шаблыка. – Может, на самом деле рехнулся человек. А может… уж очень удобный способ замаскироваться.

– Ну, это ты брось, – сказал Змогитель. – Здесь тогда такое творилось, что и самый здоровый человек свихнулся бы. А у этого, видимо, психика была слабая. Хорошо еще, что богу душу не отдал.

– Как это все было? – спросил я.