Чернышевский

Если бы г. Чернышевский решился последовать этой примерной откровенности, то он мог бы сказать в предисловии так: «Конечно, есть науки, интересные более эстетики; но мне о них не удалось написать ничего; не пишут о них и другие; а так как «за недостатком лучшего, человек довольствуется и худшим», то и вы, любезные читатели, удовольствуйтесь «эстетическими отношениями искусства к действительности». Такое предисловие было бы откровенно и прекрасно»^{41}.

А вот горькие слова Чернышевского о Белинском:

«Он грустит не о бедности русской литературы: ему грустно, что надобно рассуждать об этой литературе; он чувствует, что границы литературных вопросов тесны, он тоскует в своем кабинете, подобно Фаусту: ему тесно в этих стенах, уставленных книгами, — все равно хорошими или дурными; ему нужна жизнь, а Не толки о достоинствах поэм Пушкина»^{42}.

Не трудно заметить, что эту характеристику можно целиком применить и к самому Чернышевскому. С полным правом следует отнести к нему слова: «Он тоскует в своем кабинете, подобно Фаусту: ему тесно в этих стенах, уставленных книгами».

_{Н. Г. Чернышевский}

_{С дагеротипа 1858 г.}

Эстетика и вопросы литературной критики казались единственными областями, в которых в той или другой — конечно, в очень слабой и замаскированной — форме можно было если не говорить, то по крайней мере, намекать на дорогие Чернышевскому идем.

Но даже и эти области оказались не вполне подходящими. В воспоминаниях Ф. Н. Устрялова сохранился рассказ о сцене, происшедшей между его отцом, профессором Петербургского университета, и министром народного просвещения А. С. Норовым по поводу диссертации Чернышевского.

«Едва ли не накануне диспута А. С. Норов, проездом из Павловска в Петербург, встретился в вагоне с моим отцом.

— Николай Герасимович! что бы наделали! — воскликнул министр, увидев моего отца. — Как вы могли пропустить диссертацию Чернышевского? Вчера, ложась спать, я посмотрел ее. Ведь это вещь невозможная! Ведь это полнейшее отрицание искусства и изящного!.. Помилуйте!.. Сикстинская мадонна и Форнарина— итальянка-натурщица. К чему же сводится искусство? Это невозможно, невозможно!

Отец заметил, что диссертация одобрена советом, что экзамен выдержан магистрантом, диссертация напечатана, и день диспута назначен.

— Отменить! Остановить все это! Я не могу согласиться! — решил Норов. — Как хотите, но такая диссертация невозможна, и все это дело следует окончить».

Ясно, какая бы судьба постигла рукописи Чернышевского, если бы он предположил, что свои идеи он может развивать не по поводу учения о прекрасном, а, скажем, учения о политической экономии или государственном устройстве. Судьба эстетического трактата Чернышевского указывала только на один из двух возможных путей: надо было или вообще отказаться от публицистической деятельности или избрать сферу литературной критики, дожидаясь лучших времен. Чернышевский избрал последний путь и был, конечно, прав. Через два-три года своего пребывания в Петербурге Чернышевский мог несколько расширить круг тем своей журнальной деятельности, но и в 1861 году — в самый разгар «эпохи великих реформ», в расцвете «оживления» русской журналистики — Чернышевский, со злобой, с отчаяньем восклицал: «пиши о варягах, о г. Погодине, Маколее и г. Лаврове с Шопенгауэром, о Молинари и письмах Кэри… и сиди за этой белибердой, ровно никому ненужной… Тяжело писать дребедень, унизительно, Отвратительно писать ее… Грустно быть писателем человеку, который не хотел бы прожить на свете бесполезным для общества говоруном о пустяках»^{43}.

Много ума, времени и бумаги принужден был потратить Чернышевский на темы, которые сам он считал второстепенными, маловажными, недостойными его сил, посторонними его основным интересам.

Собрание сочинений Николая Гавриловича Чернышевского содержит в себе очерки, статьи и исследования, посвященные самым разнообразным вопросам. Читатель найдет в нем статьи по философии, эстетике, истории, политической экономии, литературно-политические очерки, полемические заметки по текущим вопросам дня, стихи, рас», сказы и романы. Но по характеру своих интересов и по типу своей Деятельности Чернышевский не был ни историком, ни философом, ни политикоэкономом, ни литературным критиком, ни беллетристом. Он был политиком и им именно хотел быть.