Черта

Источником финансирования такого строительства, как, впрочем, и существования любой другой формы общинной жизни, могла быть только система благотворительности – неотъемлемого элемента еврейского религиозного образа жизни. В Кишиневе к тому времени было уже немало тех, кто занимался, и достаточно стабильно, предпринимательской деятельностью, кто мог поддерживать поэтому нормальное функционирование еврейской общины. Согласно статистическим данным того времени, в Кишиневе евреями было построено шесть паровых мельниц из семи, пять табачных фабрик из семи.

Среди других более или менее процветающих центров можно отметить Бельцы – город, расположенный в северной части Бессарабии, на пересечении торговых путей. Рост его наметился после того, как через город прошла железная дорога. И наоборот, из-за того что она прошла в стороне, начал приходить в упадок один из прежде густонаселенных еврейских городков – Хотин. Некогда преуспевавший уездный город, пользовавшийся торговыми привилегиями, он буквально замер в своем развитии. Еврейское население проживало здесь в основном в тесных кварталах, на извилистых узких улочках, которые современники сравнивали с бедными районами Стамбула.

На рубеже XIX – ХХ веков начался довольно активный процесс оттока еврейского населения из Бессарабии. И связан он был не с переселением во внутренние губернии империи, где было, конечно, больше возможностей для предпринимательства во всех его формах, а с началом еврейской эмиграции. Теоретически ее всплеск можно было бы связать с двумя факторами: тяжелейшей экономической ситуацией и крайним усилением антисемитизма. На практике же решающую роль сыграл второй фактор – «исход» евреев из Бессарабии был ответом на волны погромов.

Трагической кульминацией нараставших антисемитских настроений стали погромы 1903–1905 годов. Самый известный из них – кишиневский 1903 года – был не первым, а скорее наоборот, одним из замыкавших целую череду погромов, начавшихся в этих краях еще в первой половине XIX века и возобновившихся после убийства Александра II в 1881 году. Однако Кишиневский погром стал в буквальном смысле одним из символов антисемитизма. Именно после этих событий слово pogrom вошло в европейские языки. Впервые тогда жестокое нападение на еврейскую общину вызвало мощный отклик и у российской либеральной интеллигенции, для которой погром в Кишиневе стал основанием возвысить голос, осуждая антисемитскую политику имперских властей. Еще более четко выраженной была реакция за рубежом: в странах Европы и в США организовывались митинги и сбор средств в пользу пострадавших от погрома (российские власти не только не защитили кишиневских евреев, но и возложили на них налоговое бремя для восстановления разрушенных зданий!). Особую роль в привлечении внимания общества к кишиневским событиям сыграла зарубежная пресса, которая сделала все, чтобы правда о трагедии не была скрыта (российские газеты писали в это время, что беспорядки были вызваны бытовым конфликтом, а среди жертв его – не только евреи).

Вероятно, очень многие в мире тогда, в начале ХХ века, именно из этих публикаций узнали о том, что существует такая область – Бессарабия. В Кишинев отправились корреспонденты зарубежных изданий – они брали интервью у потерпевших, фиксировали произошедшее в фотографиях.

Вскоре начала выходить серия почтовых открыток с картинами Кишиневского погрома. Факт их широкого распространения может показаться достаточно необычным, спорным, даже недопустимым: что могло толкать людей на использование жутких изображений жертв в частной переписке, посвященной, может быть, совсем другим темам, личным взаимоотношениям? Ответ мог быть только один: столь необычным образом тысячи и тысячи людей пытались солидаризироваться с жертвами крайнего антисемитизма, внести свой вклад в борьбу с ним, в данном случае – распространяя в России и в других странах правду о кишиневских событиях. После них, образно говоря, мир уже не мог быть прежним. Особенно еврейский мир.

Осознав уроки Кишинева, еврейское население Бессарабии, а затем и других регионов стало создавать силы самообороны. Серьезно выросла популярность еврейских партий – Бунда, «Поалей Цион». Часть еврейской молодежи активно устремилась и в другие революционные организации, в том числе готовые к более решительным действиям против государственной власти. В отличие от предыдущего поколения революционной молодежи, примыкавшего к народническому движению, евреи, вступавшие на путь политической борьбы после кишиневской трагедии, уже четко осознавали, что у них есть свой особый счет к царизму, к тем, кто проводит антиеврейскую политику словом и делом. Показателен в этом смысле пример Пинхаса Дашевского, молодого человека, отправившегося в Петербург для того, чтобы лично совершить теракт и отомстить Павлу Крушевану, вдохновителю кишиневских событий[117]. Пример Дашевского был с восторгом встречен еврейской молодежью, осознавшей личную ответственность и причастность к делу защиты своего народа.