Чертобой. Свои среди Чужих

– Да я не про этого. – Андрей пинком перевернул человека и вздрогнул, натолкнувшись на полный ненависти взгляд. – Чего это он так смотрит? Как Ленин на буржуазию.

– Не обращай внимания – обычная нелюбовь оседлого жителя к кочевникам.

– Мы разве кочевники?

– В данный момент, пожалуй, да. Мы же не заботимся, как этот мельзавод будет дальше существовать, твоя задача взять добычу и уйти. А потом – хоть трава не расти. Похоже?

– Ага, бредуны – изгои тьмы, – согласился сын. – Ну что, пойдем дальше?

– Погоди, раненого перевязать нужно.

– Зачем?

Ну как объяснить? Десять минут назад готов был задушить противника голыми руками, а сейчас не могу. Было в его взгляде что-то такое… мешавшее просто добить выстрелом в голову. Тоска? Безнадежность? Та же ненависть? И почему она, если видит нас в первый раз?

Не дождавшись ответа, Андрей пожал плечами, достал запакованный в плотную бумагу бинт, а пропитавшуюся кровью куртку просто разрезал ножом. Пуля вошла под левую ключицу, скорее всего от рикошета, так как выходного отверстия не было. Неприятно – представляю, что мог натворить этот смятый комок металла, попади он в живот. Точно намотал бы на себя половину кишок. Да и сейчас не намного лучше.

Раненый с удивлением на худом, заросшем седой щетиной лице следил за нашими действиями и молчал. Не знаю, что ожидал, но явно не оказания первой помощи. Плотно сжатые губы побелели.

– Андрюш, тащим его на толкач.

– Зачем?

– Честно? Не знаю.

Сын хотел что-то сказать, открыл рот, но, подумав, махнул рукой:

– Потащили.

– Так что вам еще повезло, что не пошли через главные ворота.

– Если бы я знал, где они…

– И говорю – повезло, – раненый вымученно улыбнулся. – Все основные сюрпризы там, а на галерее так… подвернувшееся под руку.

– А если бы убил, Иваныч? Или мы тебя? – Андрей поправил одеяло и вопросительно посмотрел на лежащего. – Легче бы стало?

Ответом все та же улыбка, на этот раз извиняющаяся:

– Людям свойственно ошибаться. Тем более что я мог подумать, увидев ваш толкач?

– Это точно, – усмехнулся сын. – Хорошо еще, у тебя оружия не было.

– Пистолет был. С одним патроном. Там, наверху, просто не успел…

Да, завела жизнь человека так, что о несостоявшемся выстреле себе в голову говорит с каким-то сожалением. И в принципе, прав. После Нашествия их осталось двадцать четыре – примерно треть ночной смены. Владимиру Ивановичу повезло – с ним работали жена и дочь, устроенная по блату на время школьных каникул. Хоть и в ночную, хоть и на оклад в три тысячи рублей, хоть и с нарушением всех КЗоТов, но для двенадцатилетней девчонки возможность заработать на велосипед…

Жили как умели, пекли хлеб, благо было из чего, раскопали маленькие заводские газоны и клумбы под огородики. Сажали в первую очередь лук и чеснок, да больше и не было ничего. Кому в голову придет брать на работу сырую картошку или огуречные семена? Из-за них, кстати, в первое же лето потеряли шестерых – только один смог вернуться из рейда на улицу Рождественскую в специализированный магазин. Километр туда, километр обратно… шестеро.

На следующий год стало полегче – наладили меновую торговлю с образовавшимися в пустом городе анклавами. Собирались на острове, отделяющем Гребневский канал от Оки. Его каждую весну полностью заливало водой, так что тваренышей можно было не опасаться. Ярмарка просуществовала ровно два месяца, а потом все смыло волной прорвавшего плотину водохранилища. Вместе с находившимися там людьми.

Рассказывая об этом, Никитин помрачнел – в тот день он потерял жену. А всего на заводе осталось девять человек. Поэтому приплывшего на толкаче Негодина встречали как дорогого гостя и долгожданного спасителя. Перспективы переселиться из опасного города в край молочных рек и кисельных берегов радовали ровно до утра – закончивших погрузку мешков с мукой местных поселенцев расстреляли тут же на набережной. Зачем? Этого Владимир Иванович не знал. Сам он уцелел случайно – подвернул ногу, проверяя, плотно ли закрыты люки бункеров, и спуститься вниз не успел. А потом сжимал кулаки в бессильной ярости, провожая взглядом судно, на котором увозили его дочь Наташку.

Троих охранников, оставленных Негодиным сторожить хлебное месторождение, он сжег вместе с караулкой на проходной в первую же ночь, облив бензином деревянную пристройку. А решетки на окнах и подпертая снаружи дверь не позволили никому уйти от возмездия. Справедливого или нет? Никитин считал, что справедливого. И, наверное, был прав.

Из Павлова приплывали еще дважды и оба раза уходили с большими потерями. Попытки обойти завод посуху и штурмовать со стороны горы тоже провалились – оголодавшие твареныши стали неожиданными союзниками. А с реки…

– А с реки я все заминировал. Где растяжки поставил, где «вьетнамские самострелы» закопаны, волчьи ямы еще… Там вода почти к забору подходит, на нем колючая проволока и «егоза», а внизу на ширину три метра все сплошняком…

– Ты где столько гранат нашел? Не поверю, будто они вот просто так везде кучами лежали и тебя дожидались.

– Сделал.

– Сам?