— Ну что ж… раз уж такой разговор… скажите мне, пожалуйста, что на Вас нашло?
Ниар поморщилась, следуя за Торином. Король-под-Горой неспешно шел куда-то, ведя за собой провинившуюся спутницу. Понятия не имея, куда направляется в компании синеглазого гнома, законная наследница короны Дор Даэделота покорно шагала за своим заступником. И хоть в защите Красная Колдунья не нуждалась, осознавать чью-то опеку ей было приятно. Отчего-то все друзья да знакомые Ниар считали, что покровительницей всех и вся обязана быть именно старшая дочь Мелькора, унаследовавшая по праву своего рождения не только земли в Белерианде, но и иные темные места в Арде. Стыдясь признаться даже себе, Ниар все же нашла силы сознаться в собственной радости при встрече с Королем-под-Горой. Молодой эреборец, появившийся как нельзя вовремя во время драки, пусть и не улыбался, но одним своим присутствием улучшал настроение.
— Так что же, ты подумаешь над моим предложением, хранительница магии Ангбанда? — призрак Осаа вновь был тут как тут. Ничего не пропускающий, вездесущий призрак чертовой гномки. Ниар нервно сглотнула, предвкушая длинный монолог подгорной жительницы. — Он ведь нравится тебе, верно? А если не нравится, подожди. Все изменится. Ведь твои игры основаны на чувствах, но не только на чувствах окружающих. Твои собственные эмоции могут тебя подвести, как это происходит сейчас. Хочешь сказать, я не права и ты совсем не рада появлению Торина? Или его защите? Или, может, тебя совсем не порадовала та ярость, с которой он смотрел на несчастную гномку?
Осаа шла подле легкой поступью. Ниар в какой-то момент ей даже позавидовала, ведь мертвые не ощущают усталости и боли. А в настоящий момент тело создательницы Лугбурза буквально разрывалось на кусочки от тех безумных побоев, что пришлось стерпеть. Обычно не стесняющаяся проявлять собственную силу, Ниар в этот раз пришлось со скрипом в душе намеренно уступать рыжей выскочке. Безумно хотелось раздавить глупую головку гномки голыми руками, но не стоило выдавать собственных сил. И ведь даже защитную магию применять нельзя было, как и целебную… Глотая подступающую к горлу тошноту, Ниар, шатаясь, брела вслед за Торином.
— Ну и как тебе, ощущать себя смертной, дитя? — Осаа спросила без злобы, но Красной Колдунье отчего-то захотелось призрака убить во второй раз. Злобно щуря глаза, Ниар сжала губы плотнее. Король-под-Горой не был способен увидеть рядом с собой мать, если последняя этого не хотела. А Осаа явно не желала общаться с сыном: ее цели были очевидны и до ужаса просты. — Ведь, как я понимаю, твоя физическая и духовная сила исходят из Амана, верно? В любом бою ты пользуешься ею как оружием, защищая себя и своих сестру с братом. И вот теперь тебе нельзя выдавать собственного происхождения, а значит, нельзя и магией пользоваться. Интересно, каково тебе? Чувствовать себя настолько живой?
«Я всегда была живой, — хотела бы произнести Ниар. Постоянно облизывая губы, девушка еле сдерживала в себе протяжные стоны. — И боль чувствую не впервые. Однако остаться совсем без защиты, быть полностью открытой любой опасности… Разве это смертные называют жизнью? И если да, то какой толк в такой беспомощности? Глупо».
— Вы не желаете объяснить мне ничего? — вновь глубокий голос Короля-под-Горой, успокаивающий, строгий и, тем не менее, доброжелательный. — Я обидел Вас, наверное, во время нашей последней беседы…
— А ты называла его жадным и гордым охотником до славы, — Осаа улыбнулась Ниар, широко и радостно. Видимо молчание Красной Колдуньи веселило призрака даже больше, чем собственная правота относительно чувств. — Ты заварила этот балаган с гномкой, а он собирается извиниться… Может, ответишь нечто правдоподобное? И давай без твоих привычных кудахтаний о том, какая ты гордая и как тебе хорошо. Дай ему шанс проявить доброту и ласку. В конце концов, на данный момент наши цели совпадают. Ты хочешь, чтобы он к тебе неровно дышал. Я хочу того же. Так что… дерзай, деточка.
«Ага, только вот вы еще желаете, чтобы я вдруг забыла о Белерианде и собственном наследии во имя того, кто не ценит даже собственной жизни, — Ниар остановилась, прижавшись ушибленным плечом к стене. Спину после удара стулом пронзала стрела холодной, яркой боли. Была бы секундочка свободного времени, и старшая дочь Мелькора обязательно бы исцелила саму себя. Но придется потерпеть. До утра. — Торин может и не жаден, и, не отрицаю, он не безумен, как мне казалось. Да вот только, как и я, он сражается за свой дом и семью. И, по себе знаю, вряд ли он забудет об Эреборе, даже во имя более реальной и теплой мечты…»