Чертоги Казад-Дума (СИ)

— Мне лестно слышать столь добрые, откровенные речи, мистер гном, — развернувшись, Ниар улыбнулась. Прищурив глаза, сложила руки на груди. — Но, право, к чему Вы ведете? Ибо продолжив подобные говоры, Вы вконец введете меня в краску.

— Я не желал смутить тебя, дитя, — Балин чуть опустил плечи, понимая, что слишком оттягивать неприятную часть беседы не стоит. — Однако наше путешествие рано или поздно окончится и хорошо, если итог окажется не плачевным. Просто все мы по дружески и с глубоким уважением относимся друг к другу, а потому малейшие изменения в поведении кажутся нам столь неприкрытыми. Я отношусь к Торину почти как к родному сыну, хотя уверен, он видит во мне лишь дряхлого ворчуна. Последнее время… он, знаешь ли, изменился.

— Я не совсем понимаю, — призналась девушка, хмурясь. Бледное личико посерело. — Какое я имею к этому отношение? Скажите мне, если я делаю что-то во вред, и я тотчас постараюсь исправиться.

В сознание гнома отчего-то ворвалось воспоминание, казалось бы, вековой давности. На пути к Железным Холмам, когда с неба серой пылью падал пепел и путники, усталые и избитые, умирали от жажды и голода, помощь явилась именно со стороны Ниар. Маленькая и тихая девочка, улыбка которой веселила и вдохновляла, словно бы знала, куда идти за водой и где ставить силки, дабы поймать шустрого зайца. Балин прекрасно помнил, как лихая наездница стояла ночами с луком наготове, чтобы выпустить стройный снаряд прямиком в томную ночную даль. Разве смертные и необученные способны на такие подвиги? Разве человек, ни разу не знавший бедствий судьбы может знать, как следует действовать в моменты, когда рок свою благосклонность проявляет к врагам?

— Я говорю о Торине, деточка, — решив забыть на время о своем недоверии к Ниар, Балин попытался посмотреть на ситуацию глазами непредвзятого наблюдателя. Кивнув в сторону, гном незаметным движением указал на молодого Короля. — Вряд ли кто-то из нас настолько слеп, чтобы не заметить, что творится между вами двумя. На моей памяти Торин еще никогда не смотрел на дам с тем восхищением, с которым он глядит на тебя.

— Не понимаю, в чем моя вина. Разве есть что-то предосудительное в его взоре? — воспитанница Беорна пожала плечами. В ее голос проникло волнение, и Балин отчего-то решил, что оно наигранное. Глаза Ниар оставались холодными, их блеск не стал ярче, но казалось, даже померк.

— Ты слишком хорошо стреляешь для простушки с большой дороги, — гном даже не заметил, как начал говорить сухо и твердо. Пока не понимая, чего хочет добиться от собеседницы, Балин ощутил нестерпимый холод, проникающий в сердце ледяными иголками. — Не сомневайся, что я верю тебе ровно настолько, насколько верит тебе Торин. Но все случившееся слишком странно даже для такого старца, как я. Гэндальф, будь он тут, сам бы засыпал тебя вопросами, которые мы, в силу собственной вежливости, боимся произнести вслух. А я более чем уверен, что на эти вопросы ты бы отвечать не хотела.

— Поясни, — изменился и тон Ниар. Он наполнился остротой и сдерживаемым раздражением. Впервые замечая такие изменения в девушке, Балин едва сдержал в себе желание отступить прочь. Подняв взгляд, гном посмотрел лихой наезднице в глаза.

— Я уверен, что ты обманываешь нас, говоря о своем прошлом, — он старался не повышать голоса, но слова вибрировали в воздухе надтреснутой трелью. Лицо смертной спутницы, меняясь в свете пляшущего огня, обрело черты свирепые и хищные. — Меня не интересуют причины, которыми ты оправдываешь свой обман. Боюсь только, что проявленное к тебе доверие в один чудесный день обернется против всех нас. А потому, прошу – не давай ни ему, ни нам пустых надежд. Не знаю, кто ты или что, но надеюсь, твои помыслы чисты.

Такой подход сам Балин считал опрометчивым, но снедающая сердце тревога выжигала последние крохи хладнокровия в его душе. Терпеть более немые крики чутья, вопящего о скрывающейся рядом угрозе, седобородый мудрец не желал. Поэтому, забыв о благоразумии и осторожности, эреборец решил высказать все свои опаски вслух. Глянув на Ниар, Балин коротко кивнул и развернулся на каблуках. Поджав губы, постоял немного в раздумьях и неспешно двинулся к своим друзьям.

Маленький костерок из веток сухого тальника разгорался, становился ярче и разливал вокруг свой жар. Спросив разрешения, Балин сел рядом с Оином: тихо напевающий старую гномью песню, он любезно подвинулся, уступая место старшему. Мотыльки, последние посланники ушедшего лета, плясали над длинными языками огня, вторя его движениям. Завораживающее зрелище поглотило внимание Балина, прогнав прочь мысли о странном, несуразном разговоре со смертной дочерью Арды. Переживания, властвовавшие над обычно холодным рассудком старого гнома, растворились в тепле.