Чертополох. Философия живописи

В те годы во французском романтическом искусстве был принят своего рода репортерский историзм: так, Александр Дюма пользовался журнальной хроникой, а Теодор Жерико по газетным статьям написал картину «Плот «Медузы», изобразив плот с терпящими бедствие, умирающими от голода людьми. Картина Жерико переросла газетную сплетню. Жерико и вообще был человеком болезненно напряженным, он нарисовал крик тонущего общества, предреволюционный призыв: поглядите на нас, бедняков – мы затеряны на плоту в океане! Картина висит в музее, среди волн посетителей, сменяющих друг друга, океан людей прокатывается мимо этого плота, и терпящие бедствие бедняки орут зрителям: «Помогите!» Экзотики в картине Жерико нет, но есть боль за общество.

Кстати сказать, Теодор Жерико, проведший юные годы в Нормандии и часто писавший холодное море, знал предмет изображения – холодную волну Атлантики. Когда Жерико писал отрубленные головы, отрубленные руки и ноги, – а у него есть серия таких шокирующих картин, он специально ходил в морги, писал расчлененные тела с натуры. У многих зрителей и посейчас существует уверенность в том, что Жерико ставил свой мольберт рядом с гильотиной революции, хотя мастер родился уже после Термидора. Жерико писал придуманную композицию – но переживал ее страстно и проникнувшись событием, доведя газетную историю до символа общества, пропавшего в океане.

Увидев картину Теодора Жерико (он ее увидел первым из зрителей, поскольку позировал для образа умирающего на плоту), Делакруа, по его собственному рассказу, так возбудился, что «бросился бежать и не мог остановиться». Скоро он напишет свой собственный корабль в стихии – «Барку Данте», произведение во всех отношениях полярное «Плоту «Медузы», хотя обращают внимание обычно на формальное сходство – тут и там персонажи окружены водой. Герои картины (Данте и Вергилий) переплывают Стигийское болото в пятом кругу Ада, перед ними возникает город Дит. Ладьей управляет Флегий, страж пятого круга. Они плывут в буквальном смысле по головам грешников, они словно бы в похлебке из корчащихся тел. Это, если угодно, «Плот «Медузы» наоборот – вольно или невольно Делакруа создал контрреплику «Плоту» Жерико: герои окружены толпой, причем толпой виноватых и ничтожных; герои окружены толпой тех самых людей, что терпят бедствие на плоту «Медузы». Сочувствия им ни у Вергилия, ни у Данте не наблюдается – у них своя высокая миссия, им не до плебеев. Было ли это суждением о французском обществе и реакцией на революцию, поднявшую голос на плоту «Медузы» – бог весть. Иногда бесполезно искать в искусстве иносказания – искусство говорит ясно. Хотя Данте в «Пире» и уверяет, что за всяким буквальным прочтением непременно таится аллегория, а сквозь аллегорию мы должны разглядеть анагогическое – то есть возвышенное – послание искусства; однако существует настолько прямое высказывание, что аллегория за ним не успевает.

Делакруа в картине «Резня на Хиосе» ничего иносказательно о парижском обществе сказать не хотел, и соотносить версальских гвардейцев с турецкими янычарами бессмысленно, перед нами – классическая корреспонденция с фронтов, так часто писали в то время. Разница в том, что Делакруа на театры военных действий не выезжал, но корреспонденцию посылал. Мэтр описал происшествие в экзотической местности – подобно охоте на львов в Марокко, и только. Турок вздымает кривую саблю, красивая гречанка страдает, статисты на первом плане умирают, событие подано в ярких восточных цветах. Поразительными красками передан закат: известно, что, готовя картину к Салону, Делакруа ознакомился с последними достижениями британского живописца Констебля, предвосхитившего яркостью палитры импрессионистов – под его влиянием Делакруа уже в выставочном зале переписал фон «Резни на Хиосе», насытив яркими тонами облака. Картина, выставленная сегодня неподалеку от «Смерти Сарданапала», заставляет сравнить смерть невольниц, которых закалывали, дабы положить их тела в гробницу ассирийскому царю, и смерть греков, которых турки рубят ятаганами. И то, и другое – дело сугубо кровавое, но чрезвычайно эффектное.

Равно и убийство архиепископа Льежского (которое для Вальтера Скотта было поворотным моментом конфликта Бургундии и Франции, см. «Квентин Дорвард») для Делакруа стало темой экзотической костюмной композиции.

Замечу между прочим, что композиционный строй картины Делакруа (застывшие ряды сидящих пирующих и, контрастно к статике, – резкое движение Гийома Арденнского Вепря, тянущего руку к епископу Льежскому) перекликается с картиной Фуке; Делакруа мог работать, вдохновляясь миниатюрой Жана Фуке «Правосудие герцога Алансонского» (1458, хранится в Баварской библиотеке).