Чертополох и терн. Возрождение веры

Наступила пора империй, передела земель, передела народов. Эстетика – несмотря на вселенские аппетиты императоров – вселенской быть перестала. Так случилось по той простой причине, что конфликты императоров с папами и спор национальных вариантов христианства с католичеством исключали единую эстетику и единую этику.

Универсалии эпохи Возрождения, которые казались неоспоримыми для Боттичелли и Микеланджело, были успешно разъяты на части номиналистами, и мыслители от Оккама до Бертрана Рассела, от фон Хайека до Фуко показали, что единого блага для всех нет. Дискурс разъят на бесчисленное количество нарративов, пользуясь терминологией тех, кто отменил утопию Ренессанса. И спустя пятьсот лет после Ренессанса на ту эпоху оборачиваются лишь как на одну из школ, и мысль о том, что ренессансов могло быть несколько, что идея Ренессанса себя не исчерпала, выглядит смешной.

Отмена ренессансной эстетики принесла больше бед, нежели война; оказалась опасней, нежели ложь правительства. Это означало буквально следующее – отныне для германского крестьянина и английского землепашца не существует общей морали. Пришла череда бесплодных крестьянских войн, затем настала пора безумных войн религиозных. Пришел протестантизм, превративший христианство в набор национальных верований – и ничего не осталось от генерального утверждения Сикстинской капеллы.

Грюневальд оставил образ замученного Христа в беспросветной ночи, а портретист-номиналист Ганс Гольбейн написал короля Генриха VIII. И так все кончилось.

На закате Ренессанса на сцену истории вышли Эразм и Микеланджело, Мор и Шекспир, Рабле и Брейгель. Смеясь и плача, подвели итог республиканской утопии, они оспорили националистическую концепцию Лютера, они высмеяли попов и королей, они утвердили идею общества равных, концепцию добродетели, понятой как выражение свободной воли. Еще раз, после итальянских гуманистов, произнесли в полный голос: истина и благо не бывают национальными, но могут быть только общими, для всего человечества. Правда не бывает одной для одного и другой для другого; правда – едина для всех. Достоинство человека есть неприкосновенная драгоценность, поскольку достоинство заключается в том, чтобы признать ближнего равным себе, не угнетать, не властвовать.

В драме «Сэр Томас Мор» (загадочное сочинение семи авторов, одним из которых называют Шекспира, выражает то сокровенное почтение, которое английские интеллектуалы испытывают к своему мученику) в уста Томаса Мора вложены следующие слова:

Что, если вам придется
Изгнанниками стать и жить чужими
Во Франции, в Германии, Фландрии,
И там найдете варварский народ,
Что встретит вас насилием ужасным,
Нигде не даст вам места на земле,
Ножи приставит к горлу и пинать
Вас будет словно псов,
Понравится ли вам такая встреча?

Люди станут в подлинном смысле слова людьми, только будучи абсолютно свободными и живя единой семьей – этому учат и Мор, и Эразм, и Рабле.

Лучшего наследника итальянский гуманизм получить бы не смог.

Было ли сделанное Эразмом, Мором и Рабле – несбыточным идеалом?

Мор был обезглавлен, Эразм почти забыт, а последними словами Рабле, умершего в нищете, были слова «я иду искать великое Быть Может». Пройдет немного времени, и за эту же работу возьмется Гете. А потом Маркс. И потом ван Гог. Их тоже забудут; во всяком случае, их «поиски абсолюта» станут весьма быстро не нужны – социокультурная эволюция ищет отнюдь не абсолютные, но промежуточные ценности, которые обменивает на иные в процессе ротации поколений. Это ведь утопия – соединить античную свободу и христианское служение.

Однако так именно и движется история: от христианского гуманиста – к христианскому гуманисту. И никак иначе.

8

Надо отважиться на обобщение. Возрождение – это утопический проект человечества. Не случайно, но абсолютно закономерно Возрождение выразило себя через утопии – «Утопию» Томаса Мора, Телемскую утопию Рабле, утопическое представление об истории человеческого рода Микеланджело, утопии Боттичелли и сказки позднего Шекспира, Дон Кихота Сервантеса и моральные императивы Эразма, утопические коммуны Брейгеля и Платоновскую академию Фичино, город справедливого правления Лоренцетти и трактаты о свободе воли Лоренцо Валлы.