Чертополох и терн. Возрождение веры

Рабле, Мор, Эразм, Микеланджело и Брейгель понимали равенство по-разному, хотя соглашались в главном: не принимали порабощения догмой и подчинения одним человеком другого. Мор видел равенство в общем труде, и человек был принужден (по Мору) к труду общим нравственным долгом. Рабле же считал, что созидание находится в природе человека, и если индивид свободен, труд станет не обязанностью, но творчеством. Брейгель, подобно Рабле, утверждает, что свободный труд есть потребность, и жизнь в коммуне не нуждается в регламенте – регламентом становится природа. Согласно Микеланджело, каждый человек есть участник общего космического восстания, переводящего христианское учение в титаническое усилие по освобождению рода от зависимости и трудовой повинности. Мировая республика, изображенная Микеланджело в сикстинском проекте, формирует свою историю согласно замыслу Бога – но по собственному сценарию. Эразм, оспоривший лютеранские доктрины принуждения воли к религиозному повиновению, во многом стал учителем для Рабле и для Брейгеля.

И последние десятилетия Ренессанса, когда империи еще не уничтожили республиканский проект, не похоронили утопию, прошли в свершениях этих последних христианских гуманистов: Рабле, Брейгеля, Мора, Микеланджело. Как не вспомнить девиз Телемской обители – стихотворный девиз, ибо веселая книга Рабле изобилует серьезнейшими стихами:

Входите к нам вы, кем завет Христов
От лжи веков очищен был впервые.
Да защитит вас наш надежный кров
От злых попов, кто яд фальшивых слов
Всегда готов вливать в сердца людские.

Это призыв к обновлению Церкви, но вовсе не в духе Реформации, напротив. Телем есть образец совершенной раскрепощенности и абсолютной личной воли – столь ненавистных для протестанта свойств. Брат Жан специально настаивает на том, чтобы каждый пункт монастырского устава был изменен до совершенной противоположности – если обычные монастыри запрещено покидать, то Телемскую обитель каждый может оставить, когда ему вздумается; если монахам обычных монастырей запрещен брак, то телемиты вольны заключать брачные союзы и любить друг друга, в том числе и физически, и так далее.

Часто возникает вопрос: если бы не щедрое меценатство Грангузье – на что жили бы телемиты? Как появлялись бы их наряды, мебель, еда, музыкальные инструменты? Одно из крыльев Телемского аббатства отведено для проживания свободных (тоже свободных!) ремесленников – там работают (пока хотят и непринуждаемо!) швеи и краснодеревщики, повара и каменщики. Сами телемиты предаются высокому досугу – совершенно в аристотелевском смысле этого слова; они – творцы высоких идей. И вот возникает вопрос – а если бы не Грангузье, как такое было бы возможно? В случае равенства, предложенного Мором, все понятно: все люди обязаны работать, каждый на своем месте, золото – презренно (на острове Утопия в золотые цепи заковывали преступников); но телемиты не отказались от роскоши – они шокировали роскошью пуританское воспитание.

Впрочем, труд по необходимости на острове Утопия не устраивал многих читателей Мора; поскольку весь план представал химерическим, то от принуждения к труду хотелось отказаться в первую очередь.

Несколько гротескно преподнес план островной республики Гонзало, шекспировский персонаж из пьесы «Буря», друг Просперо:

Я отменил бы всякую торговлю.
Чиновников, судей я упразднил бы,
Науками никто б не занимался,
Я б уничтожил бедность и богатство,
Здесь не было бы ни рабов, ни слуг,
Ни виноградарей, ни землепашцев,
Ни прав наследственных, ни договоров,
Ни огораживания земель.
Никто бы не трудился: ни мужчины,
Ни женщины. Не ведали бы люди
Металлов, хлеба, масла и вина,
Но были бы чисты. Никто над ними
Не властвовал бы…

Такое предложение анархического государства, ликвидировавшего неравенство за счет возвращения к природе, стало единственной реакцией Шекспира на моровскую утопию, которую он отлично знал. Бесполезность плана Гонзало самоочевидна, хотя это и не вполне пародия на «Утопию» Мора. Просто остров волшебника Просперо (утопия Шекспира) существует вне истории, на острове не строят, а пребывают.