Чёртов палец

Вечером того же дня Навроцкий принял ванну, надел чистое бельё, сел за письменный стол и, вслушиваясь в чёткий и неумолимый ход стенных часов — единственный звук, нарушавший тишину, — просидел так несколько минут. После некоторого колебания он поднял крышку сигарного ларца, обрезал и закурил сигарку и в раздумье подошёл к окну. В сгустившихся за окном сумерках плавали огни электрических фонарей. Вглядываясь в темноту, он долго стоял у окна, курил, и ему начинало казаться, что он теряет ощущение времени, что и сам он, и время сделаны из одного и того же материала — вечного, неподдающегося уничтожению. Состояние покоя, в котором в эту минуту пребывала его душа, удивляло его. Наконец он вернулся к письменному столу и, открыв ключом верхний ящик, извлёк из него изящный «Веблей». На тонкой пластине из слоновой кости, покрывавшей слегка закруглённую рукоятку револьвера, была выгравирована его монограмма. Вставив в барабан шесть патронов, он подержал револьвер на ладони, любуясь его холодным механическим совершенством, взвёл затвор и приставил дуло к виску. Ему необходимы были ещё несколько мгновений, чтобы лучше представить себе ту грань, за которую предстояло ступить, за которой не было уже ничего — ни долгов, ни безответной любви. Он попытался сконцентрировать на этой грани всё своё внимание, все душевные силы, и, когда вдруг зазвонил телефон, его охватило негодование, почти ненависть к тому, кто вздумал побеспокоить его в такую минуту. Телефон не унимался, пока он не поднял трубку. На другом конце провода сипел знакомый мужской голос, но Навроцкий никак не мог понять, в чём дело.

— Вы же знаете эту молодежь… — говорил Прокл Мартынович. — Ночи напролёт играют в карты, а потом родителям приходится оплачивать их долги. Не проиграй он такую сумму, я бы вас не обеспокоил. А теперь вот телефонирую всем моим должникам…

— Да, понимаю… — отвечал рассеянно Навроцкий.

— Я тут подсчитал, Феликс Николаевич… Ваш долг составляет… двести сорок пять рублей. Так не могли бы вы?..

— Да, разумеется… Как же это я забыл?..

— Наш кредит, Феликс Николаевич, для вас всегда открыт. Если бы не сын… Вы уж извините меня…

— Что вы, Прокл Мартынович… Я всё понимаю… Я немедленно верну вам долг. Сам удивляюсь, что забыл о нём… Я сейчас же зайду к вам…

— Не утруждайте себя, Феликс Николаевич, уже сегодня. Это можно сделать и завтра. Мне не к спеху. Мне, право, неловко вас беспокоить…

— Ничего, Прокл Мартынович… Завтра я занят… Лучше я зайду к вам теперь же.

Навроцкий быстро оделся, захватил бумажник и вышел на улицу. Ресторан Феофилова находился в нескольких кварталах от квартиры князя. Прокл Мартынович встретил своего должника радушно и, после того как тот вернул ему долг, пригласил отужинать за счёт заведения. Попытка Навроцкого отговориться и уйти ни к чему не привела. Прокл Мартынович настаивал на своём, и князю пришлось сесть за приготовленный для него стол, хорошо поесть и выпить вина. Выпил он много.

Когда он вышел из ресторана, было уже довольно поздно. Освещённый электрическим светом Невский заполнили любители ночной жизни. У дверей кафе, ресторанов и разного рода увеселительных заведений останавливались извозчики, бело-чёрные таксомоторы, частные автомобили. Туда и сюда сновали в поисках лёгкого заработка лихачи. Припозднившуюся публику попроще, позванивая, увозили из центра красно-белые, светившие огромными окнами в ночную тьму трамваи. Театры и синематографы выпускали из своих недр возбуждённых, смеющихся людей.

Этот праздник жизни удивлял Навроцкого, казался ему чем-то нереальным, далёким, не имевшим к нему никакого отношения. Он лишь случайно, на миг, не по своей воле задержался в этом водовороте такой неважной теперь, никчёмной, пустой действительности. По тротуару Невского проспекта шёл не он, а полуживая телесная оболочка, способная наблюдать, отмечать в помутневшем сознании происходящее вокруг, но не чувствовать, не понимать. Замечая вокруг себя движущиеся фигуры, он в изумлении думал: «Куда они? Зачем они?» Его последний взгляд на ставший вдруг чуждым ему мир был лишь равнодушной фиксацией, холодным протоколом, в котором скоро надлежало поставить точку…

— Господин, постойте! — услышал он рядом женский голос.

Он не сразу понял, что обращаются именно к нему, и хотел было пройти мимо, но из тени метнулась какая-то фигура, и он почувствовал, как кто-то тянет его за руку. Он остановился и обнаружил подле себя девицу, сильно накрашенные губы и вся наружность которой легко выдавали в ней особу известной профессии.

— Что вам угодно? — спросил он глухим, почти беззвучным голосом и тут же поразился и этому голосу, и вообще своей способности говорить.

— Прошу вас! Ради бога! Сделайте вид, что я с вами! — взмолилась девица и скосила глаза куда-то в сторону.

Навроцкий посмотрел в указанном направлении и увидел наблюдающего за ними полицейского.

— Он хочет меня сцапать, — пояснила девица.