Чёртов палец

Дачную жизнь петербуржца, каждую весну устремляющегося вместе с добром и челядью, по выражению немецкой части петербургского населения, in’s Grune[17], то есть в близкие и далёкие пригороды, нельзя противопоставлять жизни городской, находя здесь некий конфликт между различными его потребностями. Лучше оставить эти соображения философам и врачам-психиатрам и придерживаться того мнения, что дачная жизнь есть неотъемлемый элемент городской жизни, животворный источник, из которого столичный обыватель черпает силы и вдохновение в трудах, вдоволь запасаясь тем и другим на промежуток между двумя дачными сезонами. Здесь налицо простое стремление петербуржца к гармонии существования, ибо город с его идеальными архитектурными формами и удобствами жизни не способен дать то, что с лёгкостью можно получить от природной стихии, как-то: бодрый крик петуха сразу после того, как отложен в сторону томик Бальмонта и задута свеча, заботливое прикосновение комариного жала к нежной городской плоти, возможность платить за привозную провизию вдвое дороже и тому подобное. Словом, привычка петербуржца каждую весну арендовать дачу есть не что иное, как проявление его гармонической натуры. Ведь привычка и есть вторая натура.

Подготовка столичных жителей к великому летнему переселению на дачи начинается заблаговременно. Многие горожане, стеснённые в средствах или просто не имеющие обыкновения держать собственную дачу, отправляются на поиски летней резиденции ещё зимой, воспользовавшись погожими масленичными деньками. Самые практичные из них, желая сэкономить на аренде квартиры, съезжают на дачи вместе с домочадцами, прислугой и домашним скарбом и живут там до наступления осени, когда приходит время заняться поисками нового городского жилья. Ездить на службу им приходится из своих летних обиталищ, что естественным образом повышает спрос на дачи, не слишком удалённые от города.

Навроцкий, поздно надумавший снять дачу, отдавал себе отчёт в том, что в ближайшем пригороде найти что-то подходящее будет не так легко, но это обстоятельство его не смущало. Розыску летнего убежища он готов был посвятить ровно столько времени, сколько потребуется, а установившаяся чудесная погода и общество Лотты, охотно согласившейся его сопровождать, обещали сделать это занятие приятным.

Накануне Навроцкий осмотрел автомобиль, смазал еде нужно его части, проверил свечи, тормоза, фонари и шины, и теперь, когда «Альфа», шурша покрышками, мягко катилась из города в северном направлении, у него не было опасений, что по дороге с ней может случиться какая-нибудь неожиданность. Было уже по-летнему тепло, и лёгкий ветерок приятно обдувал лицо. Навроцкий взглянул на Лотту. Она щурила глаза и тянулась навстречу воздушному потоку.

— Как быстро мы едем! — сказала она, заметив, что Навроцкий смотрит на неё.

— Можно ехать ещё быстрее, мощность двигателя — двадцать лошадиных сил.

— Что это значит?

— Что мотор способен заменить двадцать лошадей.

— Невероятно! Но как же это возможно?

Навроцкий вкратце рассказал об устройстве двигателя внутреннего сгорания, с удовольствием наблюдая, с каким живым любопытством Лотта его слушает.

— Восхитительно! — произнесла она, когда он кончил, и с сожалением прибавила: — Но каждый раз крутить эту ужасную рукоять…

— К следующему лету я постараюсь купить автомобиль с электрическим зажиганием. Это последнее слово в технике Любая женщина сможет тогда завести мотор. И вы тоже.

— О нет! Я никогда не смогу управлять автомобилем!

— Сможете, сударыня, это совсем просто! Вот смотрите, это тормоз…

Навроцкому вдруг и впрямь пришлось резко затормозить, чтобы не раздавить стаю голубей и ворон, занятых выклёвыванием рассыпанных на дороге зёрен. Птицы выпорхнули из-под колёс, едва не задев Лотту крыльями. Она тихо вскрикнула и закрыла лицо руками. Навроцкий успел заметить панический ужас в её глазах.

— Что с вами? Это всего лишь птицы!

— Мне сделалось немного дурно.

— Это бывает, — понимающе кивнул князь. — Некоторые люди неважно переносят езду в авто.

Лотта была бледна и попросила его остановить автомобиль. Они немного прошлись. Теперь, когда близился полдень и лица их не обдувал встречный ветер, они впервые почувствовали, каким жарким выдался день. Лотта жмурилась от солнца и что-то обдумывала. Навроцкому показалось, что она хочет о чём-то ему рассказать.

— О чём вы думаете? — спросил он.

— Так… Ни о чём, — ответила она рассеянно и, пожав плечами, прибавила: — Давайте поедем дальше, здесь жарко.