Чёртов палец

Они спрятались под старым ветвистым дубом, прижались спинами к стволу и стояли так молча, касаясь локтями друг друга и вслушиваясь в симфонию стихии. Он взглянул на неё в тот момент, когда она чему-то про себя улыбнулась, и ему вдруг нестерпимо захотелось протянуть руку и стереть капельку доходя, стекавшую у неё со лба. Ему казалось странным, что это хрупкое существо с длинными светлыми волосами, спадающими на плечи мягкой, женственной волной, только что спасло его, большого и сильного в сравнении с ней мужчину, от неминуемой гибели. «Да было ли это? Уж не фея ли она лесная, так искусно околдовавшая меня?«— усомнился он на мгновение, но тотчас усмехнулся своему минутному суеверию.

— Холодно, — поёжился он.

— Какой же вы всё-таки мерзляк! — засмеялась она. — И плавать-то вы не умеете, и замерзаете в жару!

Ему сделалось вдруг необыкновенно уютно, будто находился он не в парке, спасаясь под деревом от грозы, а в собственном кабинете на любезном плоти диване, перелистывая «Вестник Европы» и покуривая сигарку у согревающего душу камина. «Как это хорошо! — думал он. — Вот так бы и простоял здесь, под дубом, всю жизнь, бок о бок с этой светловолосой богиней». Ему захотелось прочесть какие-нибудь стихи, но на ум ничего подходящего к случаю не приходило. Наконец вспомнились ему строчки, написанные им самим в далёкой юности, и он негромко продекламировал их:

Дождь стучит по стеклу,
Хлещет листья берёз.
Не видать никому
Твоих трепетных слёз.

Ты стоишь у окна

Где-то там, далеко.
День прожить без тебя,
Милый друг, нелегко.

И не я разбудил

Ранним утром тебя —
Это ветер блудил,
Это шорох дождя.

Он поглядел на Лотту. Она прижалась головой к стволу, щурилась на дождь и слушала. Он продолжал:

Вот босая идёшь
По искристой траве…
О ласкающий дождь,
Я ревную к тебе!

Стану веткой ольхи,

Чтоб коснуться тебя.
Видишь камни и мхи?
Наступи — это я!

— Вы, верно, были тогда влюблены? — спросила она, когда он признался ей в своём авторстве.

— Не помню… — почему-то солгал он. — Это было очень давно, почти в детстве…

Дождь прекратился, и они поспешили к автомобилю. На кожаных сиденьях «Альфы» скопились лужицы воды. Навроцкий достал чистую ветошь и насухо вытер сиденья.

— Подумать только! Ведь вы сегодня спасли мне жизнь! — сказал он, когда они тронулись в обратный путь. Ему хотелось прибавить: «И ведь уже во второй раз!» — но он промолчал.

— Что же мне оставалось делать? — вскинула плечами Лотта. — Давайте забудем об этом.

— Ну уж я-то об этом никогда не забуду, — возразил Навроцкий.

3

Через несколько дней, вернувшись домой от Леокадии Юльевны, Навроцкий телефонировал Лотте:

— У меня есть для вас хорошие новости. В вашем распоряжении несколько вакансий: телефонной барышни, машинистки в банке и гувернантки в трёх аристократических семействах. Выбирайте!

— Ах, это так неожиданно… — сказала Лотта. — Я должна подумать.

— Да, конечно… Но у меня есть ещё одно предложение…

— Какое же?

— Дело в том, что мне не нужно столько комнат на даче. Вы могли бы занять верх. Ведь туда есть отдельный вход… И потом…

— Нет, это невозможно… — перебила его Лотта. — Это неудобно… И как же быть с вакансиями, о которых вы говорите?

— Осенью мы найдём что-нибудь другое… Вы сделаете мне большое одолжение… Видите ли, я не хочу брать туда прислугу, да и прислуги-то у меня почти нет… Афанасия я на лето отпущу в деревню. Так вот, ваша помощь пришлась бы мне очень кстати. Ну и вам не нужно будет платил» всё лето за вашу комнату. Это тоже экономия… А на даче вы могли бы заниматься живописью… Ведь вам, кажется, там понравилось?

Трубка молчала.

— Алло?

— Я не знаю… — отозвалась Лотта. — Мне необходимо подумать… Всё это так вдруг…

Поднявшись после разговора с Навроцким в свою комнату, она подошла к окну. Внизу, во дворе-колодце, стоял с тележкой торговец мороженым. Он проворно извлекал из ящика фисташковые и сливочные шарики и раздавал их тянувшейся к нему с монетками детворе. Лотта задумалась. Идея посвятить себя летом живописи была ей по душе. И в том, чтобы занять две верхние комнаты, кажется, не было ничего предосудительного. Или почти ничего. Во всяком случае она даст понять Навроцкому, что в её согласии нет ничего такого, что он мог бы истолковать неправильно. А до других ей дела нет. Она смотрела в тесный, полутёмный двор и вспоминала озеро с тенистым парком и старый могучий дуб, укрывший их от грозы… И когда она отходила от окна, решение её было уже принято.

Глава пятнадцатая

1