— Я к вам, Леокадия Юльевна, по делу, — сказал Навроцкий, усаживаясь на стул, и, пока графиня занималась бумагами, изложил ей цель своего визита.
— Почто так хлопочешь за неё, за эту свою Шарлотту? Уж не любовница ли она тебе? — оторвалась от бумаг графиня. — А как же твоя пассия княжна?
Навроцкий не нашёлся что ответить.
— Ладно, князь, не обижайся. Дело молодое… Походатайствую, — ласково проговорила она, но тут же возвысила голос: — Однако, друг любезный, тебе, я чай, уже за сорок? Жениться давно пора, а ты всё в девках ходишь!
Навроцкий развёл руками.
— Ты ведь знаком с Костей Маевским? — спросила вдруг графиня, направляя разговор в другое русло.
— Да.
— И, конечно, слышал всю эту историю?
— Всю историю? Я знаю, что он лежит в больнице в Варшаве, а больше почти ничего…
— Чаще, Феликс, надо у меня бывать. Тогда будешь знать всё.
— Что же с Маевским?
— Наш Костя сбрендил с ума, помешался полностью и окончательно! Влюбился в итальянку, замужнюю княгиню!
— Что же в том, что влюбился? Все влюбляются.
— Это в замужних-то? Да ещё в итальянок? Погоди, друг любезный, я тебе расскажу…
Графиня позвонила в колокольчик, распорядилась принести чаю с ликёром и усадила Навроцкого на диван около чайного столика.
— Этот Кампаньоли, её муж, сущий дьявол: огромен, чёрен, свиреп, на итальянца совсем не похож, а уж скорее на какого-нибудь арапа… Говорят, на дуэлях десять человек убил. Как не понравится ему, что кто-то на жену его не так посмотрел, так того сразу на дуэль и вызывает. Уж как ни смел наш Костя — и ведь тоже, поди, не мозгляк, — а с этим Левиафаном ему не тягаться!
— Ну а что княгиня?
— Красавица писаная! Говорят, весь Рим от неё без ума. Но после всех этих дуэлей мужчины даже подойти к ней боятся.
Принесли чай с печеньем и графинчик с ликёром. Леокадия Юльевна сделала глоток ликёру из рюмочки, запила чаем и продолжала:
— Как только появились они в Петербурге, вышли в свет, так сразу вся эта кутерьма и началась. Маевский, как только эту Терезу увидал, так сразу и втюрился в неё по уши. Куда они — туда и Костя. Ведь Костя везде вхож. Кажется, только в итальянское посольство не смог за ними увязаться.
Графиня ещё отпила.
— Ты пей, пей, — сказала она Навроцкому.
— Благодарю вас, графиня, но я не любитель ликёров, а вот чаю — пожалуй…
— Да может, тебе водки приказать принести или финьшампаня?
— Благодарю вас, Леокадия Юльевна. Ни того ни другого.
— Ну так вот, Кампаньоли терпел-терпел, а потом и говорит: «Баста! Убью этого каналью Маевского!» Представь себе, Костя здесь у меня при всех назвал его свиньёй в ермолке и питекантропом! Мы все перепугались, а Кампаньоли ничегошеньки не понял, просил ему перевести, но никто не решился.
— А что же его жена?
— Бедняжка была всё время бледна и напугана. Видно, устала от этих скандалов и сама своей красоте не рада.
— Что же было дальше?
— Поехали они из Петербурга по каким-то делам в Стокгольм — и Маевский за ними. Всё здесь бросил и уехал. — Графиня понизила голос, хотя никого, кроме них, в гостиной не было: — Говорят, огромные деньги вложил в какую-то железную дорогу, да дело не пошло. Ему бы остаться и заняться этим, а он помчался в Стокгольм за итальянцами. Совсем голову потерял!
Навроцкий насторожился.
— В железную дорогу?
— Да, друг любезный. Но об этом я ничего не знаю.
Графиня надкусила печенье, отпила ещё ликёру и чаю. Казалось, её болтовне не будет конца, но Навроцкому и самому хотелось узнать о Маевском как можно больше, и он не спешил откланяться.
— Да-а… — вздохнула Леокадия Юльевна. — Уж сколько вашего мужеского полу из-за баб в кулак свистит, а всё не угомонитесь: подавай вам стройные ножки да томные глазки! Ты бы видел, каким он из Стокгольма вернулся. Бледный, потерянный, едва живой… Начал пить и из квартиры целыми днями не выходил, видеть никого не хотел. А в Стокгольме у них жуткий скандал вышел. Эта Тереза, кажется, оказала Косте какой-то знак внимания или выказала ответное чувство, а может, мужу её всё это только померещилось, но он совершенно рассвирепел, и дело дошло чуть не до драки. Вмешался сам король, и Маевскому через нашего посла было вежливо предложено покинуть город.
Графиня налила в порожнюю рюмочку ещё ликёру и отпила.
— Но на этом не кончилось. Услыхал Костя, что уехали Кампаньоли из Стокгольма в Рим, и начал в Рим собираться. Пить бросил, ходит весёлый и всем хвастает, что он этих Кампаньоли разведёт и сам женится на красавице княгине. Ну, все думали, что Маевский только куражится… А он походил так, походил, сел в свой гоночный автомобиль да укатил в Рим.
Ликёр, по-видимому, начинал действовать на графиню. Она зевнула, прикрывая рот ладонью и сверкая крупным бриллиантом на пальце.
— Ох, что-то на меня сегодня весь день сон находит. На чём это я остановилась?
— Маевский уехал в Рим…
— Ах да… Помчался бедняга в Рим… Впрочем, и в Риме было то же самое: скандалы, ревность князя… — Графиня махнула рукой. — Нет, постой, была ещё дуэль… — повернулась она к Навроцкому, удивив его в очередной раз своими странными глазами. — Да, дуэль…