— Но вот что я вам скажу — черная кошка между ними пробежала настоящая, когда Соломея явилась. До того ссорились, мирились. А как она появилась, стали друг от друга отдаляться. А потом беременность, здоровье у госпожи пошатнулось сильно. Она как привидение стала, бледная, будто перепуганная. Соломея говорила, она смерть свою чует. Прямо в лицо сестре это говорила. Та рыдала, я ее еле успокоить могла.
Дарла даже не заметила, как перед нами поставили тарелочки с пирожными, все продолжала и продолжала говорить, будто душу изливала от того, что долго в ней копилось.
— И отвары еще эти, которые Соломея варила и заставляла госпожу Алисию пить. Я уж в окно их выливала тайком, ведь она потом всю ночь после чаев этих стонала, вертелась, живот болел у нее сильно, кровило по-женски. Бедняжка до утра не спала, сидела на кровати и все в дневничок свой что-то строчила.
Мое сердце сжалось. Неужели Соломея еще хуже, чем я думала про нее? Свести в могилу свою же сестру, да еще на сносях! Это кем же надо быть?!
— И знаете, не сочтите меня дурочкой впечатлительной, но, — Дарла сжала мою руку. — После отваров тех трава под окном госпожи чахла, желтела и вылезала. Плеши кругом были под окнами комнаты! Я пыталась и госпоже Алисии втолковать, и к господину Януру ходила, никто меня не послушал. А потом Соломея меня и выдворила.
Она вздохнула печально.
— Ведь раньше-то отношения между сестрами хорошие были. Соломея в гости приезжала, и все с подарками. Тома маленького с рук не спускала. Я хоть и не любила ее, взгляд у нее такой странный был — улыбается вроде, а глаза ледяные, как у рыбы, но все ж не думала, что такая она на самом деле, злобу затаившая в своей черной душе.
Девушка подняла глаза.
— Дурой меня считаете? — спросила тихо. — Думаете, наговариваю на хозяев, чтобы воровство свое прикрыть?
— Нет, Дарла, я тебе верю, — твердо ответила. — Соломея — мерзавка, каких поискать! И, похоже, еще и ведьма. — Кратко рассказала ей о куколке мерзопакостной.
— Так надо же что-то делать, госпожа!
— Надо, Дарла, — я кивнула. — Но по-умному. Чтобы поймать ее на горячем, дабы отвертеться не смогла и все в свою пользу не перевернула, она мастерица в таких делах!
— Правильно говорите, хитрее той бабищи только сам сатана!
— Кстати, об этом. Моя соседка Лиза говорила, что ты знаешь людей, которые с чарами знаются, колдовством занимаются?
— Тетка моя по отцу промышляет таким, — с неохотой призналась Дарла. — Но она белая ведунья, ни приворотов не делает, ни плод из чрева не вытравливает, ни болезней и сглазов не наводит.
— А нам и не надо, — я положила на стол монетки и встала, — падать до уровня Соломеи точно не хочу. Мне нужна информация. Отведешь меня к ней?
Темные закоулки в районе бедняков привели нас к высокому забору. Дарла постучала, скрипучая калитка отворилась, и показалась женщина — сухонькая, в возрасте, в простом халатике с фартуком и косынкой на голове. Такую скорее представишь стряпающей пирожки для внучат, нежели решишь, что она ведьма.
— Ведунья, — будто мысли прочитав, исправила она.
Ярко-голубые лучистые глаза улыбнулись. Женщина вгляделась в меня, пристально, не моргая, будто в самую душу заглянув. И перестала улыбаться.
— Тетя… — начала Дарла, но та вскинула руку, побуждая ее замолчать.
— Хорошо, что пришла, — сказала тихо. — Вовремя. Носятся над тобой черные тени, лютуют, укусить хотят, злом отравить душу твою. Но свет им мешает. Золотом ты окутана, девонька. Сильная любовь, настоящая, что нечасто теперь встречается, охраняет тебя, бережет от недобрых сил.
Она посторонилась.
— Проходи.
Я зашла в сад, утонув в райском уголке, где все цвело, пело, зеленело и растило плоды.
— А ты возвращайся на работу, — ведунья преградила дорогу племяннице. — Тебе в это лезть не следует.
— Передайте, пожалуйста, что я вернусь за документами, Дарла, — попросила я ее.
Девушка кивнула и ушла. Мы остались с ведуньей вдвоем.
— Меня не бойся, — она указала на столик под яблонькой. — Садись, почаевничаем.
Женщина взяла пузатый заварочный чайник и тонкой струйкой налила янтарный чай в кружку. Поставила передо мной розеточки с медом и вареньем, каждый заставила попробовать. И лишь потом перешла к волнующему меня вопросу.
— Ведьма она, Соломея эта, — изрекла, пожевав губами и будто выплюнув ее имя. — Стервь редкостная, уж прости за слово бранное, не привычная я к ним, но к такому отродью оно как раз применимо лучше некуда.
— Поняла уж, — я кивнула, чувствуя, как тает на языке мед, после сладости оставляя горчинку.
— Открыто воевать тебе с ней не следует, запомни, — ведунья постучала пальцем о стол. — Сила ее оттуда идет, черная, много. Разозлишь бабу эту, коли в открытую на нее попрешь, нож тебе в сердце воткнет и скажет, что так и было. А он поверит. Поверит, не сомневайся. Ибо опоила она его отварами колдовскими, путами черными окрутила, послушным сделала мужа твоего.
Это уж точно!
— Ты ее натуру видишь, а ему кажется, что ангел она небесный, явилась спасти его, собой пожертвовала. И не разубедишь, не старайся.
— И что же делать?