Чертова баба, или Приют для фамильяров

— Вот как ты запел, черт? — ее глаза полыхнули. — Я жизнь свою тебе во служение положила! От Стаффорда берегла, уговаривала его, чтобы не убивал. И тебя сколько раз упрашивала отказаться от приюта, продать земли эти проклятые и уехать подальше? Но нет! — зло расхохоталась. — Вцепился в него, словно клещ!

— Это ты как клещ впилась в мою жизнь! — прорычал супруг. — Едва не выпила всю кровушку! Элис в могилу загнала, Пружинку загнобила, меня чарами опутала, верить заставила, приворожить пыталась!

— А так, с этой, — ведьма кивнула в мою сторону, — бедой о двух ногах, лучше? Из-за нее чуть в гроб не лег, калекой едва не остался! Со мной был бы в покое, сыт, доволен, при деньгах, уважали бы тебя.

— В паутине твоей? — Янур покачал головой. — Совсем умом тронулась, дурная баба? Я бы с тоски умер рядом с женщиной, к которой душа не лежит, к которой сердце глухо!

— Да чем я так плоха?! — с надрывом крикнула Соломея, заломив руки — видимо, получила удар в самое больное место. — Чем не угодила? Не красавица, да, но так с лица не воду пить, не зря же в народе говорят! Чем, чем я хуже этой дуры рыжей?!

— Всем хуже! — рявкнул в ответ мой черт. — У нее душа светлая, в глаза смотришь и будто в солнечное утро окунаешься, когда бабочки порхают и тепло вокруг разливается, ароматами цветов напоенное!

Он нежно улыбнулся мне, сжав руку, а потом снова посмотрел на Соломею:

— А твоя вся тенетами заросла из-за зависти, злости, мести! Там только пауки с кошку размером шныряют — такие же, как ты, высматривают, из кого жизненные соки высосать, чью судьбу испоганить, кого погубить — медленно, наслаждаясь страданиями своей жертвы!

— Вместо благодарности такое мне говоришь, значит?! — ведьма почернела лицом.

— А чего ты ждала? Что послушно кивать буду, как раньше? С рук у тебя есть и считать, что ты, самая добрая в мире женщина, мне провидением послана? — демон усмехнулся. — Прошли те времена! Теперь знаю, что тебя сам сатана привел в мою жизнь! За какие грехи только, ума не приложу!

— Негодяйкой меня выставляешь? — прошипела она. — А что ты о жизни моей знаешь? Я не жалилась тебе никогда, в жилетку не рыдала, чтобы своими бедами не угнетать! А судьбы моей и врагу не пожелаешь! Желаешь послушать?

— Говори уже, — скривился Янур. — Выговорись и проваливай отсюда навсегда! Потому как если снова на наших с Лолой землях тебя увижу, за космы твои мышиные схвачу и к жандармам притащу, чтобы ответила за зло, тобой содеянное, по всей строгости закона!

— Слушай тогда, неблагодарное отродье! — Соломея зло смахнула слезы с лица. — Я родилась в нормальной семье — отец был портным, рукастым, мы зажиточными считались. Мамку иногда мою поколачивал, но это ничего, просто ревность в нем бродила и разное нашептывала. Красивая она была и ведьма. Но мужа удержать не смогла — появилась молодка, задом повиляла и увела его из семьи.

Прерывисто вздохнув, женщина зло глянула на меня.

— Такая же вот, рыжая и бесстыжая польстилась на моего отца. А он нас с матерью бросил и думать забыл, что у него дочь есть. С новой женой другую родил — Алисией назвали. Жили они в соседнем городе, я часто ходила посмотреть на них.

Слезы снова побежали по щекам Соломеи.

— Вторую дочку он любил. Как куколку одевал, сам обшивал. Ботиночки с серебряными колокольчиками ей покупал, ленты атласные, золотом шитьем вышитые, в косы вплетал, с рук ее не спускал. На меня и смотреть не желал, гоняли меня слуги его от забора, как нищенку надоедливую, однажды собак спустили.

Она дернула край юбки, показав щиколотку со шрамом.

— Я поняла тогда все и про мужчин, и про мир этот. Больше к отцу не ходила, добился он своего. Ненавидеть его начала. И Темным искусствам пошла учиться к настоящим ведьмам. Мать заболела вскоре, пришлось мне работать начинать. И тут я от людей добра не увидела. И обманывали, и били, и помыкали мной.

Задержав дыхание, она расплылась в улыбке, больше напоминающей оскал.

— Всееех потом нашла и отомстила! Каждому воздала, раз уж судьба не чешется, самой надо действовать, загонять им в глотку слова поганые да поступки мерзкие, чтобы захлебнулись кровью своей, как отравой!

Я вздрогнула, обожглась о ту ненависть, которая в ее глазах бушевала.

— Матери требовалось дорогое лечение, и я тело свое продавать начала. И тоже хлебнула горюшка — ведь нет профессии более неблагодарной. Многие клиенты мои сгнили заживо, но в том сами виноваты были, ибо проклятия мои им вслед не зазря летели, заслужили они их!

Она кивнула сама себе и продолжила:

— А потом я узнала кое-что. Сестренка моя, Алисия, замуж вышла, оказывается. За красавца, доброго, не бедного, любящего ее больше жизни, — гадина кинула на меня быстрый взгляд и усмехнулась. — Первой любовью сестрица у него стала, так только раз в жизни любят, до умопомрачения, до дрожи в душе, второй раз такую любовь не посылают высшие силы никому, остальное лишь подделка!

— Зря стараешься, — я покачала головой.

И тут укусить старается, да побольнее, упивается чужими страданиями — потому что сама толком ничего хорошего от жизни не видела, не любили ее, не ласкали, не баловали.