— Не может быть! — первой ахнула Регина, картинно прижав ладошки к груди.
— Это вы детективы пишете? — привстал Щедрин, чего я от него никак не ожидал. Получив утвердительный кивок седоватого, он протиснулся к знаменитости и воодушевленно схватил ее за обе руки. — Потрясающе, товарищи!
«Товарищи» из уст «папы» добили меня окончательно.
Поднялась суматоха, вызванная стремлением большинства туристов прикоснуться к одному из столпов отечественного детективного жанра. В общем шуме потонул красноречивый возглас Павла:
— Ни х… себе!
Люблю детективы… Гарднер, Стаут, Картер Браун — острые, умные, ироничные. «Западаю» на Агату Кристи — обалденную и непредсказуемую. Савельева читал — нравилось, но присоединиться к восторгам как-то постеснялся. Это дало возможность наблюдать за странной реакцией Синицына на происходящее: тот сидел бледный, комкая пальцами край скатерти и кусая плотно сжатые губы. Перехватив мой взгляд, он спохватился и попытался придать своему лицу благостное выражение, однако глаза продолжали источать холодную злобу…
Когда страсти поутихли, Эрнест Сергеевич познакомил нас со своей женой Беатой, подчеркнув ее польское происхождение и умение создать уют в доме. Белоснежная кожа, лучистые голубые глаза, сочные губы и шикарные золотистые волосы наводили на мысль, что эта женщина создана не только для домашнего хозяйства. Пожалуй, она была пышновата, но о вкусах, как известно, спорят…
Савельев взял на себя труд представить обществу и Сергея Александровича Синицына — своего друга, москвича-литератора… «Замечательной души человек» — слова Эрнеста Сергеевича! — криво улыбался, приподняв левое плечо. Я заподозрил у него еще и фурункулез под мышкой в придачу к кишечным паразитам.
Так как стараниями мэтра одинокий обитатель седьмой каюты «засветился» вне очереди, то завершать церемонию досталось нам с Пашей. Я вышел на сцену первым, назвался и туманно наплел про интересы на рынке ценных бумаг. После выступления «звезды» зрителя обычно мало волнуют следующие затем концертные номера. Павел заметил равнодушие к моей персоне и побил рекорд краткости.
— Галкин Павел, — сказал он, не потрудившись оторвать зад от сидения стула.
Капитан не возмутился и взял заключительное слово:
— Уважаемые дамы и господа! На яхте присутствуют четыре ослепительные женщины и семеро достойных мужчин, в чем мы имели удовольствие убедиться.
— Силы не равные! — брякнул Синицын. Он впервые открыл рот, но лучше бы продолжал молчать — скрипучий голос не прибавил светлых тонов к его облику.
— Раньше бы думали, батенька, — с усмешкой заметил Никита Петрович.
— А где двенадцатый пассажир? — задал я давно мучивший меня вопрос.
— На самом деле! — поддержал Вадик. — Сергей Александрович вон без соседа остался.
— Зато вправе рассчитывать на соседку, — ляпнул Паша.
Намек на спасенную девушку, отсутствующую на собрании, и судьба потерявшегося туриста всколыхнули массы. Капитану потребовалось повысить голос, чтобы восстановить тишину.
— Фирма реализовала двенадцать билетов — это верно. Мы предварительно не спрашиваем фамилий гостей, стараемся единственно регулировать соотношение… м-м… женщин и мужчин для удобства размещения, — пояснил Бельский. — Причины неявки двенадцатого отдыхающего нам неведомы. Агентство об отказе он не предупреждал, билет не возвращал… Такое изредка случается — ничего страшного. Что касается Машеньки, то я включил ее в состав команды… Девушка согласилась помогать боцману на камбузе…
Павел встал и потребовал:
— Приведите ее к нам!
— Зачем? — смутился капитан. — Девочка не вашего круга, господа… И она…
— Мы хотим ее видеть! — перебила Регина.
— Позовите, — поддержал Никита Петрович, склонив чашу весов в пользу туристов.
Капитан подчинился и вышел из кают-компании.
— Удивительный снобизм, — проговорила Ольга Борисовна.
На ее слова никто не откликнулся: публика молчала.
Маша явилась спасителям в матросской тельняшке, доходившей ей до колен. На бледном личике выделялись огромные карие глаза, поражавшие детской чистотой и невинностью. Пухлые губы манили свежестью — природа заранее предназначила их исключительно для поцелуев. Невысокий рост и короткие темные волосы делали ее похожей на мальчишку, однако под свободным покроем импровизированного платья угадывалось развитое тело взрослой женщины.
Все мужчины замерли при виде маленького чуда и завороженно глазели на него. Первым опомнился писатель.
— Сколько тебе лет, доченька? — проворковал он.
— Восемнадцать… — рассыпался по каюте звон колокольчика.
— Почему бородач преследовал тебя?
— Он мой отчим… Он хотел… Уже не первый раз пристает… — в глазах-блюдцах заблестела влага.
— Сволочь! — резко бросила Беата.
Слова Машеньки, даже если и не полностью, подавили ревность, возникшую при ее приходе в сердцах женщин, то уж точно породили солидарную ненависть к насильнику и жалость к жертве. Сомневаться в правдивости малышки не было оснований — картина расправы хорошо запечатлелась у всех в памяти.
— Я не хочу возвращаться! — вскрикнула Маша, упала на колени и закрыла ладошками личико.