Чертова дюжина грехов

Она не знала. Не знала ничего, кроме того, что должна разгадать тайну омываемой кровью золотой пластины. И с этой мыслью она спустилась с Горы самой последней и уже в сумерках подъехала к знакомой пивнушке…

* * *

Старик, конечно, ждал ее. Он сидел на крыльце и дымил сигаретой. Бар был закрыт по неписаному закону этих маленьких сонных североамериканских городков, где жизнь замирает с закатом и начинается с рассветом. Старик сидел и молча смотрел на дорогу. Она остановила машину, взятый напрокат джип старой военной модели, и тоже выжидала. Ей не хотелось подходить к нему. Она сидела и смотрела, как тлеет его сигарета, и думала только о своем видении, ни разу не усомнившись в его подлинности, в его историчности.

Старик, докурив, крякнул, поднялся и не спеша приблизился к ее открытой машине. Он облокотился о низкую дверь и, дохнув ей в лицо перегаром, спросил:

– Ты видела?

– Да, – сказала она. – Я хочу знать, о чем говорят эти знаки на пластине?

– Я знал, что ты вернешься, – вместо ответа произнес он и, обогнув машину, сел рядом с ней.

Она не удивилась, завела мотор и поехала обратно. К Горе. По дороге они не разговаривали. Старик снова стал курить свои отвратительные сигареты без фильтра и сплевывал время от времени табак, попадающий в рот. Она просто вела машину.

У подножия было пусто, хижина, такой же муляж, как, должно быть, и сам алтарь, и идолы по краям площадки, темнела среди сосен. И гид, и смотритель уже уехали, в этот час они небось уже цедили на кухне пиво и смотрели трансляцию американского футбола, лениво переругиваясь со своими женами.

Старик вышел первым, едва она заглушила двигатель. Все так же молча, он стал подниматься по тропе, и она, трепеща от сладкого ужаса, последовала за ним, в эту темноту и глушь. Она только смотрела на его прямую старческую спину и старалась ни о чем не думать. Ей было страшно.

Наконец, на краю площадки, он остановился и обернулся к ней.

– Да, это было здесь. Я знаю точно, мой отец был знаком с одним из последних людей этого племени. Это исчезнувшая ветвь гуронов. Вот откуда я знаю, – его старческий голос звучал неестественно гулко, как из преисподней, и она даже вздрогнула, но все-таки взяла себя в руки. – Пластина. Все из-за нее, – продолжал он. – Она была довольно большой, – он показал руками ее приблизительные размеры: получилось что-то около полуметра длиной и сантиметров двадцать – двадцать пять шириной, так, по крайней мере, она определила на взгляд, ничего не понимая во всех этих футах и дюймах, хотя он, должно быть, говорил и о них. – Индейцы сделали ее для своего бога, которого они звали Тута-Ту. Для них он был покровителем и защитником. Заклинание, выбитое на пластине, было обращением к божеству, мольбой о помощи. Возможно, что только жрецы имели право просить такую помощь у Тута-Ту, потому что он, как рассказывал тот индеец, мог даровать большое богатство, большую независимость и большую власть.

Подул ветер, его порыв, резкий и холодный, заставил ее задрожать. Она боязливо оглянулась, ей показалось, что за ними наблюдают.

– Но кровью жертвы пластину обагрили только раз, – продолжал старик. – После того, как произнесли над ней проклятие. – Она поежилась. Проклятие? Гид ничего не говорил об этом. Или она не расслышала, не поняла? – Эту пластину у индейцев украли во время одной из вылазок. Жрец заставил вернуть ее, погибло пятеро его воинов, но вора и пластину вернули. Именно его и принесли в жертву. Это было здесь. – Он помолчал. Мурашки поползли у нее по коже. – Тута-Ту был мирным богом, но у индейцев, конечно, был и другой бог. Его имени я не помню, – сказал старик. – Его имя произносят вслух, – поправил он себя. – Для того, чтобы достичь желаемого, жрец в течение последнего зимнего месяца, когда, казалось, природа умирает и не будет весны никогда, читал заклинание, высеченное на пластине, повернувшись лицом к востоку, ровно в полдень, трижды. Так он делал весь месяц, а потом приходила весна. Что и говорить, – грустно усмехнулся старик, лица которого она не могла видеть, только слышала его гулко звучащий голос, – они верили, что только благодаря их заклинаниям мир еще существует.

Его ирония не показалась ей уместной.

– А потом, – ей подумалось, что это говорит уже не старик, а сам Тута-Ту (таким гневным стал его голос), – пришли белые и разрушили их мир. И тогда был призван тот, чье имя предано забвению. Вора казнили, его кровь принесли в жертву Неназываемому, а пластину разрубили надвое, прокляв всех, к кому в руки попадет хотя бы одна ее часть. Но пластина была золотой и весила много, поэтому в желающих завладеть ею никогда не было недостатка. – Он повернулся. – Идем отсюда.

Она послушно стала спускаться вслед за ним, бросив прощальный взгляд на площадку с возвышавшимся над ней алтарем, и ее снова захлестнула волна первобытного ужаса, и вновь видение промелькнуло у нее перед глазами – золотая пластина, забрызганная кровью жертвы, и строгий лик индейского жреца, держащего окровавленный кинжал, и гортанное его бормотание.

Старик ждал ее внизу.

* * *