Червяков (СИ)

  Ему нужна была такая лавочка, которая находилась бы и не всецело на солнце, и не всецело в тени; чтоб вокруг было не шумно, но и не совсем тихо; хорошо, если неподалёку будут похаживать голуби, - Аркадий Иванович признавал голубей и даже чуточку их любил, однако его любви к этим птицам было недостаточно для того, чтобы их кормить - ни семечками, ни хлебными крошками он голубей не угощал никогда, - голуби представляли для него сугубо эстетический интерес, - ему нравилось на них смотреть.

  Аркадий Иванович обошёл весь парк дважды - тщательно, зорко, - но подходящей для него лавочки не находилось. Аркадий Иванович опечаленно завздыхал.

  Но вдруг, совершенно случайно, волею провидения, в которое Аркадий Иванович веровал, его глаз зацепился за красный беретик - яркий, заметный; беретик принадлежал средних лет женщине, решившей, по-видимому, что ей уже сидеть хватит, что нужно пройтись, размять ноги - толстые и неухоженные, совсем не такие, как у Милы Евгеньевны; у Милы Евгеньевны были не ноги, а ножки, и Аркадий Иванович, обычно невнимательный и равнодушный к подобного рода вещам, этот факт почему-то, к собственному своему удивлению, подметил.

  Подметил он также и то, что лавочка, покинутая только что женщиной в красном беретике, стоит под каштаном, заботливые ветви которого надёжно укрывали её от солнца, но в то же время пропускали благосклонно кое-какие лучи - не много и не мало, а именно столько, сколько нужно было Аркадию Ивановичу. Неподалёку от лавочки слышался ненавязчивый, детский смех и смутно доносились откуда-то два-три негромко болтающих, почти не противных женских голоса; и совсем рядом бродил даже бело-коричневый голубь. Последнее обстоятельство несколько смутило Аркадия Ивановича, так как предпочитал он голубых голубей (он считал, что настоящие голуби должны непременно быть голубыми), но рассудив, что и бело-коричневый голубь - голубь, пусть и не совсем настоящий, Аркадий Иванович успокоился.

  "Не воробей, и на том спасибо", - заключил он. Аркадий Иванович не признавал воробьёв.

  И вот, слегка ободрившись, он направился к освободившейся, почти совершенной для него лавочке. Усевшись, Аркадий Иванович вздохнул - уже не от печали, а от милого ногам облегчения.

  "Опаньки!" - через мгновение удивился он, осознав, что уселся на "что-то".

  "Что-то" оказалось журналом.

  "Женщина! Вы тут забыли..." - хотел было окликнуть Аркадий Иванович красный беретик, но любопытство подсказало ему повременить с этой затеей и сперва взглянуть на журнал.

  На обложке журнала Аркадий Иванович рассмотрел белое, пушистое перо, а над пером тоже белые, прописью буквы - на матово-оранжевом фоне, составляющие два интригующих слова: "Литература сегодня". Увидев заглавие, Аркадий Иванович тотчас задумался: поступить по совести - и вернуть журнал женщине, или по сердцу - и заглянуть в его содержание.

  Всё, что было связано с литературой, всегда пробуждало в Аркадии Ивановиче жгучий интерес; слово "литература" означало для него "художественная литература", ему и в голову не могло прийти, что кто-то под этим словом может подразумевать какую-либо другую литературу. Этот жгучий интерес пробудился в нём и сейчас, и соблазнил его.

  "Быть может, она вовсе этот журнал не забыла, а оставила его здесь намерено, потому что он ей неинтересен, а может, он вообще принадлежит кому-то другому, а она, как и я, сама его здесь обнаружила..." - пытался договориться со своей совестью Аркадий Иванович.

  Необходимость договариваться с совестью возникла у Аркадия Ивановича оттого, что у него было твёрдое убеждение, состоявшее в том, что брать чужое - это плохо; однако другое убеждение, гласившее, что читать - это хорошо, оказалось твёрже, так что зашевелившуюся совесть удалось смирить. К тому же, пока Аркадий Иванович раздумывал над тем, как ему поступить, женщина в красном беретике уже перешла дорогу и была далеко - докричаться до неё не представлялось возможным, а бегать Аркадий Иванович не умел; а если б даже и умел, то всё равно бы не побежал, так как устал жутко.

  И он забыл о женщине в красном беретике.

  Журнал, прельстивший Аркадия Ивановича, оказался изданием ежемесячным, довольно увесистым (бумага плотная, чересчур белая; шрифт - мелкий до неприличия, блеклый) и состоял из рассказов современных авторов-любителей. Аркадий Иванович, узнав, что в журнале рассказы, да ещё и любительские, нахмурился, отвёл взгляд от страницы, озаглавленной "Содержание", поразмыслил несколько секунд и сказал себе: "Всё-таки бело-коричневый голубь, как ни крути, а голубь. Будем довольствоваться малым".

  И принялся читать.

  III

  Иннокентий Лёв - Она

  Юра был мечтательной, поэтичной натурой, почти как главный герой "Белых ночей" Достоевского; за свои девятнадцать лет жизни он влюблялся так много раз, что если бы кто взялся писать о его сердечных переживаниях книгу, то вышла бы целая эпопея.

  Внешностью Юра обладал непримечательной: средний рост, тёмные волосы, в меру худой; о таких, как он, говорят, как правило, так: обычная внешность. Сам Юра считал себя страшненьким, но с симпатичной душой.