Чешская рапсодия

— Не мучайся ты этим, Зиночка, сама видишь — я и сегодня не мог поступить иначе. Они напали на меня — я дал отпор. Я красноармеец, Зина, и пришел в твою станицу на разведку. Но не думай, что я тебя обманываю. Я люблю тебя. Не только за то, что ты мне помогла. Понимаешь? Не знаю, как это случилось… Теперь я должен вернуться в в свою часть, но к тебе я непременно приеду, а встречусь с твоим деверем, расскажу ему про тебя и про ваших стариков. Я буду писать тебе, чтобы легче ждалось. И не сомневайся — я к тебе хоть через год, да вернусь.

Он говорил быстро, а Зина, слушая, то бледнела, то краснела. Верила ему на слово, и в душу ей возвращалось спокойствие.

— Домой поедешь одна или с Аршином, тогда дай ему коня, вот этого коренника. О том, что произошло, никому ни слова. В станице пусть считают, что я в городе жду разрешения остаться в России. Трудно будет одной нести эту тайну — доверься матери, больше никому. А трупы казаков пусть так и валяются, ты на них не смотри!

Зина молчала. Она еще не испытывала такого огромного чувства; сколько раз плакала горько, сколько раз смеялась, но все это было ничто по сравнению с тем, что творилось теперь в ее душе. Словно никогда она не знала других мужчин. И это ощущение делало ее счастливой.

— Если встретишь деверя моего, — заговорила она потом, — передай ему, что мы дома все время о нем думаем. Пусть бьет белых казаков, пусть бьет их, где только увидит! А звать его Николаем, ему двадцать два года, как и тебе.

— В какой он дивизии, не знаешь?

— Дивизия Киквидзе, пятый кавалерийский полк. При царе был хорунжим. Брат Анны и до подхорунжего не дотянул, она и за это меня невзлюбила.

Город был уже совсем близко. Зина сказала, куда поставить лошадей и арбу. Это была старая, запущенная усадьба на окраине, принадлежавшая ее дяде. Распрягли лошадей, а потом вместе отправились в горсовет.

У дверей совета околачивался Беда Ганза. Увидев Зину с Матеем, он встрепенулся и весело подбежал к ним, размахивая руками.

— Хозяйка, неужели вы сами привезли моего друга? Какой ангел внушил вам такую благую мысль? Вот Нюра не так умна, не хочет меня отпускать, пока я не приведу пленных, которых я ей пообещал для сенокоса. Словно я вру! — Ганза подмигнул Матею и беспомощно пожал плечами.

— Не жди, поезжай с Мотей, — сказала Зина. — С Нюрой ничего не станется.

— Легко вам говорить, а я тут встретил другого товарища с женой, и они сейчас с Нюрой в совете. Жена моего товарища познакомилась с ней по дороге в Грязи.

— Эти двое тоже с тобой? — спросила Зина. Матей утвердительно кивнул.

— Тогда я останусь здесь до завтра, хочу с ними познакомиться, — решительно заявила Зина. — Где ты ночуешь, Аршин?

— Да тут… у Нюры знакомые есть, — пробормотал Аршин.

— Ладно, — сказал Конядра. — Тогда завтра встретимся в трактире у вокзала.

Беда немного проводил их и вернулся к совету.

За день Зина продала все, что привезла в Алексиково, и управилась с покупками. Они поужинали вдвоем в тихом трактире с низким закопченным потолком и отправились на ночлег в дом дяди. Зина разостлала на арбе попоны, накрыв их купленным полотном. Ночь была тихая, теплая. Слышно было только, как дышат лошади, привязанные к арбе, как порой ударяют они во сне копытом оземь. Луны не было, и Зина с Матеем радовались этому — никто не мешал им в последнюю ночь перед разлукой.

На следующий день Аршин прибежал в трактир с сияющим лицом. Сопровождавшая его Нюра тоже была весела.

— Поедем домой вместе, Зиночка, — едва усевшись за стол, заявила она. — Беда нашел целых шесть пленных, теперь скосим, уберем сено и без этой зануды атамана. А ты тоже останешься здесь? — обратилась она с усмешкой к Матей.

— Он подождет разрешения остаться в России, — ответила Зина.

— Значит, так? — сердечно рассмеялась Нюра. — Лучше один постоянный, чем не знаю сколько сменных. Ну, желаю вам счастья. Только возвращайся, пленный, вместе с Бедой: в степи неладно. Как ехали мы позавчера, встретили конный патруль большевиков, ищут кого-то в степи, и стрельбу мы слышали, правда, Беда? И сегодня опять я видела их, мчались в сторону нашей станицы, только пыль столбом!

— А чего нам бояться, — улыбнулся Конядра.

— Мы отроду большевиков не боялись, — подхватил Ганза.

В трактир ввалились шестеро молодцов в рваной солдатской одежде, некоторые даже босиком. Аршин подозвал их к столу. Они уселись с видом полной покорности судьбе. На их исхудавших небритых лицах написана была безнадежность.

— Мои преемники, — гордо объявил Аршин и попросил Нюру заказать выпивки, чтоб скрепить договор с новыми косарями.

Нюра нахмурилась.

— И не подумаю! Пусть сначала поедят. — Она поставила на стол корзинку, отодвинула плетеную крышку. Пленные глядели на ее руки, словно загипнотизированные. Каждый из шестерых получил по куску вареной баранины с хлебом.

— Так, — засмеялась казачка, — ешьте не торопясь, а запивать будете чаем. Терпеть не могу водку.

Конядра вышел во двор, Беда за ним.