Чешская рапсодия

— Товарищи! Скоро мы отправимся в бой. Борьба идет не только за честь и славу Красной Армии, но за будущее России и революции. Не забывайте об этом. Неприятеля вы знаете, это уже не только германец и австрияк. Наш боевой путь поведет нас к Царицыну и в Донскую область. Казаки не желают понять, что происходит, им хочется, чтоб все для них осталось, как при царе. Мы — подкрепление частям Красной Армии и советскому строю — должны пробиться через территорию, занятую врагом. Казачьи партизанские отряды нападают на наши поезда с боеприпасами и провиантом. Как видите, нас ждет не увеселительная прогулка. Когда мы снова встретимся, вы мне расскажете о вашей родине, которая, как я слышал, тоже мечтает о свободе. А пока — будьте здоровы! — Киквидзе пожал руку Барборе, затем остальным и обратился к Книжеку: — А гусарского кадета назначьте командиром конного отряда. Выделите ему не менее сорока бойцов. Я хочу, чтобы ваш полк был способен оперировать самостоятельно.

Начдив, сопровождаемый своим молчаливым заместителем, вышел пружинистой кавалерийской походкой, и добровольцы еще долго смотрели на захлопнувшуюся дверь.

— Фигура у него что надо! — первым заговорил Ян Шама.

— Эх ты, Фигура, главное, есть у него кое-что вот тут, — возмутился Аршин Ганза, постучав указательным пальцем по лбу.

Ужин бойцы доели остывшим, досадуя на себя за то, что не рассказали Киквидзе, как задали жару австриякам в бою у Гребенки.

* * *

В погожий июньский день к вечеру дивизия Киквидзе отправилась в путь, к Царицыну. Первая и вторая роты чехословаков и разведывательный кавалерийский эскадрон разместились в первом эшелоне; следом за ними двигались другие роты второго Чехословацкого полка и русские соединения — стрелковый полк, Рабоче-крестьянский пехотный, далее кавалерийские полки и артиллерия. Чехословацкие добровольцы — те, что пришли в Красную Армию из разных лагерей военнопленных, и те, что перебежали в Тамбове из проходивших легионерских эшелонов, — начали сближаться уже в теплушках. Прощупывали друг друга, рассказывали анекдоты... Вспоминали родные места, разыскивали земляков.

В первом от паровоза вагоне на ободранных скамьях разместились кавалеристы, большей частью молодые ребята, которые в армии австрийского императора протирали штаны в драгунских либо гусарских седлах. Они еще не назвались друг другу, но уже сообща дымили и. нередко попивали из одной фляжки.

Беда Ганза в день отъезда совершенно переменился — казалось, от старого задиры в нем не осталось ничего. Теперь это был совсем другой человек, готовый к героической жизни. Аршин следил за настроением конников, как овчарка за овцами. Когда они поддавались сентиментальности, он начинал рассказывать про жизнь в Максиме, про Артынюка, Марфу, Наталью, про Лагоша с Нюсей и так и сыпал остротами, стараясь развеселить бойцов.

Как только скрылись из виду маковки тамбовских церквей и фабричные трубы, молодые кавалеристы запели было чешские песенки, но Аршин завел рассказ о том, как он был взят в плен под Львовом. А чтобы ему поверили, задрал рубаху и показал длинный шрам на тощей спине — след нагайки, которыми казаки подгоняли пленных.

— Глядите, ребята, я все умею брать от жизни! — посмеивался он, и в его серых глазах вспыхивали озорные огоньки.

Товарищи его по селу Максим, Петник, Пулпан и Даниел, знали наизусть эту историю, однако терпеливо слушали. Войта Бартак, новый командир кавалеристов, скоро понял намерение драгуна и улыбнулся Йозефу Долине, который держался с напускной суровостью, хотя готов был обнять Ганзу.

— Беда, — перебил Ганзу Бартак, — что же ты не протестовал против такого обращения?

Ганза наморщил веснушчатый нос и улыбнулся гусару. «А ты и здесь думаешь надо мной подтрунивать!» — подумал он и, постучав по сапогу Бартака, ответил:

— Вот если б я был офицер, как ты, казак расцеловался бы со мной и посадил на свою клячу, но ему вряд ли понравилось бы, что им недоволен обыкновенный ефрейтор.

— А не собирался ли ты украсть у него пику и прошпиговать ею его государя? — засмеялся Бартак.

Рыжий верзила Шама потянулся так, что у него хрустнуло в пояснице, и сказал:

— Скоро, Беда, у тебя будет возможность отплатить казаку, они прямо-таки роятся вдоль железной дороги, как комары, и жала у них длинные!

Из угла подал голос Матей Конядра, сдружившийся с максимовцами. Его смуглое продолговатое лицо неясным пятном выделялось в сумраке теплушки, только молодые глаза блестели. Мало кто помнил теперь, что в Легии он был прапорщиком. Он сказал: