Чешская рапсодия

Рядом с ним подпрыгивал на гнедке Карел Петник, улыбаясь, словно думал совсем о другом. Эти два здоровяка, один из Южной Чехии, другой из Либени, подружились в последние дни и все время держались вместе.

— Все думаю, можно ли у нас в Чехии вызвать такую гражданскую войну, как эта, — сказал Шама. — Тогда все мы, сколько нас тут есть, и там оказались бы вместе — и кто бы тогда пошел против нас? Буржуи? Да мы их шапками закидаем. Помещики и кулаки? Этих живо разгоним винтовками. Знаешь, Ганза, думается мне, у нас такая война невозможна — мы нация пролетарская.

— Не воображай, нашлись бы господские прислужники, — ответил Пулпан.

Впереди них ехали Властимил Барбора с Отыном Даниелом. Отын ругался на чем свет стоит. Жизнь, брат, не копеечная булочка, это такая ценность, которую никакими деньгами не купишь.

Властимил Барбора улыбался, сверкая зубами. Что это Даниел его просвещает? Власту взяли в армию, когда ему и восемнадцати не было, и на фронте, затем в плену, потом в Красной Армии он часто смотрел смерти в лицо. Узнал за эти три года цену человеческой жизни... Конечно, никакими деньгами ее не купишь, мысленно ответил он Даниелу, а вслух сказал:

— Отын, как ты думаешь, прав ли наш комиссар, говоря, что нельзя падать духом, хотя бы перед тобой встали огромные препятствия? Эта Урюпинская с беляками и есть такое препятствие. Приказ Киквидзе известен всей дивизии, да и казаки наверняка уже знают, что мы идем на них: ведь в Алексикове остались наши части из мобилизованных... А в общем-то, знают или не знают — все одно, Тамбова они нам не простят. Но в конце концов обязательно победит верная идея, а наша идея правильная. И все-таки не очень-то весело у меня на душе...

Барбора посмотрел на Отына, с которым так хотелось бы поделиться своими мыслями, но Отын почему-то хмурился. Тут Барбора заметил, что у него недостаточно туго затянута подпруга.

— Отын, подтяни подпругу, ремень ослаб, — сказал он.

— Это я сделаю на первом же привале, — ответил тот. — Но я хотел бы услышать, что ты думаешь о жизни. Говори прямо!

Власта растерянно улыбнулся. Вот это вопрос! Он погладил лошадь по гриве, похлопал по шее.

— Я рад, что живу, — просто ответил Власта. — И рад, что все наши пока вместе. Жаль, не было тебя с нами в Максимовке. Не скажу, что мы там жирно ели, зато наши митинги порой стоили больше доброго ужина. О жизни мы не говорили. Мечтали о доме, верно, но то, что творится в России, занимало нас гораздо больше. Раз как-то Бартак сказал, что эта революция всем нам прочистит мозги. Так вот, мои мозги она уже прочистила.

— Это хорошо, Власта, — ответил Даниел, — но нужно, чтобы этот свет ты донес до родного дома, до вашего Часлава. И там должен восторжествовать лозунг «Вся власть Советам!», сынок.

— Господи, это ведь все равно, что «Вся власть лучшему будущему!».

Даниел пристально посмотрел на юношу — у того был мечтательный вид.

— Только не забывай, Власта, — сказал он серьезно, — что и в Чехии вначале драться придется за самую жизнь!

Власта Барбора кивнул. Жизнь, опять жизнь! Отын как та девчонка с косами в Алексикове. Власта познакомился с ней, покупая огурцы возле церквушки, потом несколько раз ходил с ней в степь. Эта тоже все твердила: «Жизнь проходит, мужчины убивают друг друга, скоро женщинам некого будет обнимать. Разве мы живем по-человечески?» А Власта хочет делать что-то полезное и быть среди первых. Если воевать, то так, как воевали Аршин Ганза, Долина и Вайнерт хотя бы под Бахмачом. И — как Бартак. Как яростно умеет он ненавидеть врага! «Все это — Артынюки, Артынюки!» — крикнул он под Гребенкой, когда Аршин просил его хоть немного думать и о своей шкуре, потому что она имеет немалую цену... И Власта ответил Отыну, словно отковывая каждое слово:

— Отын, ты коммунист, примете вы и меня — ты, Долина, Вайнерт, Ганза и Бартак? По-моему, все, что здесь сейчас происходит, я вижу не так, как вы. Вы говорите — положим руку в огонь за свои убеждения, а мне это еще не совсем ясно, хотя я и знаю, какие цели у этой революции. И мне очень хотелось бы вместе с вами ходить к Кнышеву.

— Я скажу Долине, — ответил Даниел.