Чешские юмористические повести

Гип-гип-ура, гип-гип-ура, гип-гип-ура!»

VIII

Нижнебуквичской бабушке Навратиловой удалось защитить старые сказки, но на Западе, за океаном, в Америке, со старыми сказками дела обстояли плохо. Там даже у крошечных карапузов были свои маленькие автомобильчики, а мальчуганы постарше уже мастерили радиоприемники и все без исключения увлекались только спортом. И потому там дети не проявляли большого интереса к сказкам о счастливых принцах и несчастных принцессах; когда им начинали говорить, что жил однажды бедный мальчик, они сразу перебивали рассказчика вопросом, а за какой клуб играл этот мальчик. И американские дедушки и американские бабушки, которые уже не могли приспособиться к новому времени, хватили немало горя со своими внучатами. Им никак не удавалось приохотить малышей к сказкам.

Но один дедушка додумался. В штате Орегон жила чешская семья, поселилась она там лет двадцать пять назад, и был у них дедушка, большой шельмец, который умел ладить с ребятами. Он всегда слушал, о чем это мелюзга говорит, и узнал, что они сейчас интересуются только одним — какой-то командой Клапзубы. В это время и впрямь слава этой команды была так велика, что на другом полушарии каждый из клапзубовцев казался сказочным героем.

Однажды орегонский дедушка сказал себе: «Ну погодите, ребята, уж я придумаю вам сказку!»

И когда вечером ребята прибежали к нему и попросили что-нибудь рассказать, орегонский дедушка усмехнулся и начал:

— О команде Клапзубы вы уже слышали, а? Ну, это хорошо. А знаете ли вы, какие приключения были у их дедушки со свистком? Что? Не знаете? А это занятная история! Послушайте: дедушка нынешних Клапзубов — царство ему небесное — в молодости был бедняком, у его родителей не было даже той лачуги, где позднее родились нынешние прославленные клапзубовцы. Они были бедны, как мыши в разрушенной церкви, где даже свечки поглодать не сыщешь. А когда их сынок, тоже Гонза — как и его внук-вратарь,— увидел, что дома не к чему руки приложить, пришел к отцу и сказал:

«Отец, вы сами тут еще кое-как перебьетесь, а мне здесь делать нечего, только даром ваш хлеб ем. Пойду-ка я по белу свету — работы там много, что-нибудь и для меня найдется, а когда вернусь, так вам еще денег принесу».

Против этого отец ничего не мог возразить. Мать, конечно, всплакнула, но какая же мать не заплачет, расставаясь с сыном… Отрезали ему краюху хлеба, вырезали в середине дыру, положили в нее кусочек масла, который старая Клапзубова раздобыла в деревне, накрыли сверху вырезанным куском — вот и все сборы. Гонзу трижды перекрестили, дважды поцеловали, и он, не согнувшись под такой ношей, отправился в путь. Вырезал он себе из ветки палку, а когда ему становилось тоскливо, насвистывал в такт шагам, и время в дороге шло быстро и незаметно. Перевалил парень один холм, перевалил другой, третий и пришел в огромный дремучий лес, из которого никак не мог выбраться. Дело было к вечеру, а он все еще бродил в чаще, и так ему захотелось есть, что в желудке заурчало на все лады. Когда Гонза убедился, что до селения ему не добраться, уселся он у дороги под деревом, вытащил краюху, нож и начал резать хлеб и мазать его маслом. Вдруг откуда ни возьмись вырос перед ним старичок и говорит:

«Ты захотел есть, а я — еще больше! Дай мне кусок хлеба, Гонза!»

Гонза удивился было, откуда взялся дед, но, увидев, какой он бедный и худой, подал ему краюху и нож и сказал:

«Отрезайте, дедушка, и мажьте, чтобы вкуснее было».

Старичок взял хлеб, отрезал ломоть, намазал маслом и поел.

«Куда путь держишь, Гонза?» — спросил он потом.

«Сам не знаю, куда глаза глядят. Ищу работу, да вот никак из лесу не выйду».

«Сегодня-то, ясно дело, не выйдешь. Уже ночь, а лесу конца-края нет. Лучше всего здесь переночевать».

«А вы, дедушка, что будете делать?»

«Я лягу с тобой, если не прогонишь».

«Нет! Подождите, я вам нагребу сухого листа, чтобы помягче было».

Гонза встал, нагреб целую охапку сухих листьев и сделал из них старичку постель. Затем они улеглись и заснули. В полночь старичок проснулся, зуб на зуб у него не попадает.

«О… о… о… холодно мне… холодно!»

Гонза открыл глаза и сказал:

«Возьмите мою куртку, дедушка, согреетесь немножко!»

«Спа… спа… сибо тебе, Гонзичек… Ох, теплая-то какая, я вмиг согрелся».

Старичок опять уснул, но теперь замерз Гонза.

Однако он ничего не сказал, зарылся в листья, а на восходе солнца вскочил и пробежался по лесу, чтобы согреться.

Старичок спал долго, а Гонза тем временем насобирал черники и земляники, чтобы накормить его. Не больно сытная была еда, но старичок поел с удовольствием. Затем оба поднялись и пошли. Через час пришли они к перекрестку.

«Гонза,— сказал старичок,— здесь наши пути расходятся. Ты повернешь налево и вскоре придешь к большому городу, а я — направо. А за твою доброту ко мне, за то, что ты разделил со мной хлеб, ложе и отдал куртку, я дам тебе вот этот свисток. Береги его, он принесет тебе счастье».