Чешские легионы в Сибири (Чешское предательство)

Но к нашему несчастью, наглое заявление Павлу на Уфимском государственном совещании, это первое вмешательство чехов во внутренние русские дела не встретило должного отпора; рыхлая масса людей не нашла в себе силы и твердости выгнать зазнавшегося чеха из собрания и обуздать их распущенные банды военно-пленных дезертиров. Нельзя, правда, строго винить и осудить тогдашнее собрание: за время полутора лет безумной и кровавой революции слишком устала воля людей. Все страстно хотели иметь помощь против большевиков, и тогда еще верили в честь и искренность чехо-словацких полков. В результате была образована в Уфе на совещании, как единая русская власть, Директория из пяти членов под председательством Авксентьева, ближайшего сотрудника и партийного товарища Керенского. Точно также был установлен приоритет над этой Директорией со стороны членов учредительного собрания.

И вот, как раз в те дни, когда эта власть, угодная чехам, была сконструирована, начался развал и отступление чешских войск.

Насколько просто, легко и приятно было первое выступление и занятие городов, настолько оборона Волжского фронта потребовала от чехов настоящей службы, сопряженной с немалыми усилиями, жертвами и потерями. Большевики, встревоженные не на шутку занятием Казани, начали принимать ряд энергичных мер, чтобы овладеть ею обратно. Для них Казань была не только важным стратегическим узлом, — это был также ключ к обладанию богатыми жизненными припасами Поволжья и Прикамья, т. е. единственными в то время, вследствие занятия Украины, источниками пропитания центра России. Советская власть направила на Казанский участок все свои лучшие части, во главе с латышскими полками.

Оборона Казани лежала на ветеране чешской дружины полковнике Швеце. Он имел влияние на солдат-чехов, и несколько дней они отбивали атаки красных, которые сосредотачивали под Казанью все больше и больше сил. Привыкнув к легким победам, чехи были буквально ошеломлены яростным натиском красных; боеспособность легионеров понижалась с каждым днем. Полковник Каппель, чтобы выручить их, предпринял со своим добровольческим отрядом обходный маневр в тыл большевикам.

В самую решительную минуту, чехи, втянутые своими политиканами в митингование, порешили не выполнять боевого приказа своего начальника Швеца и, вместо поддержки полковника Каппеля движением вперед, категорически отказались оставаться долее на позиции.

Положение русского отряда сделалось крайне опасным, критическим; с большими потерями и лишь благодаря своему искусству удалось Каппелю спасти отряд, но… не Казань. Чехи ушли с казанского участка тайком, никого даже не предупредив. 9-го сентября город попал снова в руки большевиков. Эта «оборона» Казани, — замечает один из видных участников тех дней, — была лебединой песней чехо-словацкого выступления[17].

Через два дня также оставлен Симбирск. Затем отдали Вольск, Хвалынск, Сызрань. Чехи бросали теперь позиции, не выдерживая атак красных. Чехи перестали совсем сражаться. Они уходили при первом натиске большевиков, увозя на подводах и в поездах все, что могли забрать из богатых войсковых складов — русское казенное добро. Надо иметь в виду, что на Волге оставались тогда еще колоссальные заготовки времени 1916 и 1917 годов для фронта мировой войны.

«Нагрузив на поезда свою богатую добычу, чехи двинулись на восток. За ними хлынула волна беженцев Поволжья.

Прикрытие отступления освободителей-чехов и их военной добычи легло на плечи русских офицеров и добровольцев. Плохо обутые, без теплой одежды, с чувством глубокого возмущения смотрели эти истинные герои на перегруженные теплой одеждой, обувью и прочими запасами чешские эшелоны. Здесь впервые были посеяны те семена отчуждения, между чехами и русскими, которые впоследствии дали пышные ростки распри и взаимной ненависти.» — Такими словами отмечает те дни объективный очевидец[18].

За чехами тянулись толпы беженцев с Волги, стариков, женщин и детей. То население, которое несколько недель тому назад забрасывало чехо-словацкие полки цветами и подарками, восторженно приветствовало их, как избавителей, — эти люди шли теперь пешком, — редкие ехали на подводах, — потревоженные с насиженных мест, на восток, в неизвестное будущее. Оставаться им по домам было нельзя, ибо не только за помощь чехам, но за простое сочувствие им большевики беспощадно расстреливали целые семьи.

Можно себе представить, какие чувства были у этой обездоленной и преданной толпы!

Царил неописуемый ужас и среди тех сотен тысяч населения приволжских городов, что были брошены теперь поспешным и без боев отступлением чехов на произвол и на расправу чрезвычаек. И невольно возникал вопрос: Зачем было все это?! Лучше бы и не было чехов в России совсем, чтобы они и не выступали…

Действительно, это было бы много лучше, так как самое выступление было преждевременно, оно сорвало тайную работу белогвардейских организаций, творящуюся тогда подпольно на всем пространстве России, сорвало в тот момент, когда дело было еще не подготовлено, не объединено и положение еще не созрело.