Чешское время. Большая история маленькой страны: от святого Вацлава до Вацлава Гавела

В этом и состоит местное значение Тридцатилетней войны: надолго и накрепко привязанная к абсолютистской монархии, являющаяся ее очень важным, уж точно самым развитым в экономическом отношении регионом и самым толстым казенным кошельком страна стала куда менее чешской и куда более немецкой. Знатные семьи славянского происхождения, защищавшие сословные привилегии и перечившие Габсбургам, были уничтожены, другие разорены или изгнаны, их обширные владения передали либо продали отличившимся в боях или дворцовых интригах аристократам императорской свиты (не только немцам, кстати, эта свита всегда была интернациональной), а присягнувших на верность Вене ожидала быстрая или постепенная, но все равно неотвратимая ассимиляция. Идея конфедерации чешских земель потерпела крах, хотя существовал и даже был проголосован соответствующий проект конституции. С конфессиональным равенством было покончено, получила распространение фактически принудительная католизация, а для человека начала Нового времени этот фактор — как именно и по какому обряду Богу молиться — был важнее всего прочего.

Чешский язык, в значительной степени вытесненный из городского обихода и публичного пространства, утратил паритет с немецким, а ведь прежде в земские сеймы Богемии и Моравии не допускались не говорившие по-чешски дворяне и мещане, хотя из соображений политической целесообразности это правило иногда нарушалось. Новое немецкое дворянство постепенно взяло верх над старой славянской аристократией, чешский стал языком кухонь и деревень.

В середине XVII века патриотически настроенный религиозный писатель Богуслав Балбин, иезуитский монах, составил на высокой латыни рукопись в защиту родных земли и речи. Его обширный труд получил кудрявое барочное название «Короткая, но правдивая беседа о некогда счастливом, а ныне достойном сожаления состоянии Королевства Чешского, а особенно о важности языка чешского, он же славянский, а также о провалившихся попытках его уничтожения и иных относящихся к этим вопросам сведениях». Балбин, ставивший языковой вопрос в центр борьбы за сохранение национальной идентичности, разделял несколько наивные по меркам нашего времени представления об особом благородстве чехов, которые радушно принимали иноземцев и старались быстро перенимать их наречие, поскольку славянское происхождение якобы наделило их предпочтительными лингвистическими способностями. Таким образом, делал вывод ученый монах, расчетливые немецкие переселенцы, не торопившиеся изучать чешский, оказывались в выигрышной ситуации, а простодушные «автохтонные» жители Богемии теряли привычную языковую среду. Бескомпромиссный анализ «послебелогорской» политической ситуации привел Балбина к грустным в целом выводам, единственный источник оптимизма он увидел в могуществе «общеславянского племени», которое никому не позволит одолеть ни себя, ни свой язык.

Осторожный автор не планировал собственный провидческий труд для публикации и предназначал его для распространения исключительно в списках. «Беседу…», для краткости названную читателями «Защитой Балбина», новые патриоты издали только в 1775 году, когда за окнами уже занималась заря другой эпохи, теперь известной в чешской историографии как национальное возрождение. XVII и XVIII столетия, главное содержание которых при желании можно свести к постепенному превращению Českého království в Königreich Böhmen, получили в идеологически пристрастном научном словаре название «темные века», или «века тьмы». Популярности этого обозначения в народе способствовал роман главного чешского писателя исторической темы Алоиса Йирасека «Тьма» (1912–1915), в котором акценты при описании эпохи австрийского господства поставлены на принудительном обращении чехов в католицизм и их германизации. Точкой отсчета «веков тьмы» выбрана Белогорская битва, после которой даже историческая церемония провозглашения австрийского императора королем Чешских земель обернулась пустой формальностью, поскольку утратила свой первоначальный договорный смысл. Это когда-то добрые подданные, имевшие право средневекового голоса (богемский политический класс к началу XVII века, подсчитал историк Франтишек Кавка, насчитывал примерно 20 тысяч человек), вверяли будущее своей родины помазаннику Божиему на условиях веротерпимости и соблюдения политических свобод, перечень которых был предварительно согласован. И вот разгром войска чешских сословий на Белой горе с этим покончил.