Честь

Нэфисэ хотелось искренно, по душам поговорить с Мансуровым. До войны секретарь райкома частенько заезжал к Газизу, подолгу сидел в садике, беседовал с ним о чем-то, иной раз они даже спорили между собой.

Мансуров приехал к ним на следующий же день после получения известия о гибели Газиза. Он привез с собой и врача: видимо, прослышал о болезни Хадичэ.

Мансуров и Нэфисэ пошли друг за другом по узенькой тропке, проложенной в мягкой, вспаханной земле, к участку пшеницы. Гюльсум засеяла поле лишь несколько дней тому назад, и пшеница еще не проросла. Мансуров с удовольствием смотрел на бессчетные борозды, пролегшие от края широкого поля. Потом он опустился на колено, выкопал пальцами несколько зерен из земли и внимательно рассмотрел их, перекатывая на ладони. Легко поднявшись, он вытер пальцы платком и обратился к Нэфисэ:

— Ты обещала снять с этой земли по сто сорок пудов. Верю, что сдержишь слово. Но все же мне хочется узнать: каким образом? На что ты больше надеешься: на силы небесные или на свои?

— Прежде всего мы надеемся на силы свои и советской агрономии, а потом уже на самую землю. А будет ко времени — и небесные силы используем, — улыбнулась Нэфисэ и начала рассказывать, как работает ее бригада.

Мансуров слушал ее с все возрастающим интересом, словно знакомился с ней впервые. В синем платье, с засученными по локоть рукавами, в легких ботиночках, Нэфисэ стояла перед ним спокойная и уверенная. Белый с голубыми крапинками платок был низко опущен на лоб и еще более оттенял черноту ее разлетных бровей и длинных густых ресниц. Янтарные бусы, красные капельки сережек на мочках ушей, белый передник, обшитый оборкой не только внизу, но и на плечах, — все говорило о привычке к одежде ладной, красивой. В прямом и чистом взгляде широко раскрытых глаз Нэфисэ, в гордом повороте головы, а главное, в смелости суждений Мансуров чувствовал непреклонность характера этой женщины.

От его пытливого взора не скрылось и то, что Нэфисэ посреди разговора вдруг тревожно опускала голову и в этот миг в ее глазах мелькало выражение тоскливого беспокойства. Понял Мансуров: тяжело ей, но справится сама с горем. Ни к кому не пойдет за помощью. Он бесконечно радовался, что в гвардии молодых талантливых людей, которых он с первого дня пребывания в районе подбирал, как камни-самородки, прибавился еще один солдат. Он слушал Нэфисэ, не пропуская ни одного слова, и думал о ее будущем, о том, что надо дать широкий простор и верное направление ее стремлениям.

— Так... — Мансуров смотрел на нее пристально, словно хотел прочесть что-то еще новое для себя в выражении ее лица. — Так... Значит, тебя не удовлетворяют нынешние урожаи? Правильно я тебя понял?

— Да, урожаи наши малы. Брать по шестьдесят, по семьдесят пудов с гектара стыдно. Особенно сейчас, в военное время.

—Гм... Это ты хорошо говоришь, Нэфисэ. Ну что ж, работай!.. Райземотдел тебе поможет, с ним и посоветуйся.

— Советоваться, конечно, нужно, и будем... Только райземотдел часто всему району одно и то же советует. А ведь даже в нашем колхозе семена разные, почва на участках разная. В одном месте она, как говорится, кислая, в другом — пресная; здесь структурная, а рядом — одна пыль. Все это надо учитывать.

— Значит, хочешь делать все по-своему?

Нэфисэ чувствовала, что секретарь райкома расспрашивает ее не из простого любопытства, что он серьезно и глубоко заинтересовался ее работой.

— Да, Джаудат-абы. Скажу по секрету — есть у меня мечта. Вот Мичурин. Какие только не выращивал он плоды! Удивительно ведь, Джаудат-абы! Он приказывал дереву: «Ты вырастишь мне плоды такой-то формы, такого-то размера, такого-то вкуса!» Природа сначала противилась, делала наперекор ему. А Мичурин все-таки добивался своего. Ведь интересно, Джаудат-абы?.. Вот и я мечтаю о том времени, когда мы пойдем на Яурышкан или на другое поле и скажем: вырасти нам такую-то пшеницу, и чтобы урожай был не меньше трехсот пудов, и чтобы созрела она к такому-то сроку!..

Мансуров улыбался, довольный бесхитростными, душевными словами Нэфисэ. Он хотел было сказать ей: «Ты, кажется, собираешься продолжить дело Газиза?» — но сдержался. Нет, эта женщина не захочет идти проторенной дорожкой. Может быть, и споткнется, и ошибется, но пойдет своим путем. Секретарь райкома ценил людей творческих, которые в любое дело, пусть даже в маленькое, привносят свое, новое. Им он готов был иногда и промахи прощать.

— Ладно, — протянул он ей руку, — желаю тебе тысячи удач! Мы еще увидимся... часто будем видеться. С трудностями столкнешься, советуйся с Айсылу, а то и мне позвони.

— Большое спасибо, Джаудат-абы!..

«Отдать ей сейчас? — нащупал он письмо в кармане. — Не рано ли? Не разбередит ли оно ее горе?»

Мансуров поднял испытующий взгляд на Нэфисэ и сказал решительно:

— У меня есть к тебе аманат[25].

Нэфисэ смотрела на него выжидающе. Мансуров вынул из кармана пакет.