Честь дороже славы

– Такую казакам дал долю Господь. Кабы не разоряли Черкасский городок да Азов, да другие станицы злые крымчаки, ногайцы и прочие разбойники, не воровали бы людей и скот, не палили хлебные нивы, то никто бы их не теснил. Одначе нечестивцы эти так досадили нам и нашей русской царице, что завела она полки в ихний Кавказский край. И крепости повелела понастроить для обороны Дона православного. Вот твой батька и служит там с братьями-казаками.

– А ты много сразил рож неумытых? – наморщив лоб, серьезно спросил Демьянка и замер.

– Сразил я их, сынок, не по воле, а поневоле. Так в боях завсегда заведено: кто кого опередит… По мне – нехай бы жили, лишь бы нас не трогали. А раз враждой пылают, тут мешкать нельзя. С божьей помочью сражаемся, державу нашу защищаем.

– И я хочу! – признался сорвиголова и доверительно протараторил: – Я на улице из пряча лучше всех бью! Осенью ажин галку сшиб и голубя, и… стекло у Денисовых… Я не хотел, а камушек ветром отнесло.

– Не тужи, и тебе достанется в походы ходить да с шашкой в головах спать.

– А ты насовсем к нам?

– На провед, кровинушка. Служба – дело строгое. Приказ есть приказ. Вот летом заменят в крепости нашу команду, и тогда надолго приеду. По мне, чем воевать, лучше сено косить да в заводях осетров ловить. Ась? Будем верши ставить?

– До лета ишо весна… Погано без бабушки Усти. Она мне сказы про басурман торочила. На разные голоса… – вздохнул Демьянка. – А ты могешь?

Леонтий со вздохом бросил:

– Она и мне их славно передавала…

– А ты мне про войну расскажи.

– Как-нибудь постараюсь. А зараз пойди-ка, сын, погляди, как там конь мой, – отослал сына Леонтий, вновь охваченный ощущением непоправимой беды, одиночества и страшной утраты в жизни…

В военной канцелярии он доложил дежурному есаулу о прибытии, предъявил дорожный аттестат и прямиком направился по искрящейся лужицами улочке к сестре. Двухэтажный курень Стреховых громоздился на углу проулка, желтел четырехскатной черепичной кровлей. За высоким дощатым забором бухал басом пес, с грохотом волочил цепь. Леонтий отложил окованную железным уголком калитку, вошел в обширный двор, распалив своим появлением черного кобеля с клыкастым оскалом. На лай вышел прислужник, дюжий казак средних лет, знающий Леонтия. Он оттащил пса к загородке, давая пройти к высокому, украшенному деревянной резьбой крыльцу, которое обстреливали, дробясь о каменные стены, золотистые капли.

Хозяев Леонтий застал за обедом. В знак уважения они вышли в переднюю встретить его. Обрадованная и взволнованная до крайности Марфуша, порывисто обняв братца, заголосила, запричитала по матушке, сокрушенно потряхивая головой. Михайло Васильевич, не в казачьей форме, а в гражданском мундире, с зачесанными набок редкими буроватыми волосами, лоснясь щечками и выпяченным подбородком, походил на важного царского чиновника. Он хмуро, но терпеливо наблюдал за супругой, понимающе безмолвствовал. Наконец, остепеняя, окликнул. Марфуша послушно отступила, любовно оглядывая Леонтия.

– А ты возмужал, родненький, похорошел! Жаль маманя наша не дождалась…

– Довольно, голуба, пора и выплакаться… – скороговоркой оборвал муж, испытующе глядя на шурина. – Слыхал о твоем геройстве на Линии Моздокской, за какое благодарность войсковой атаман выразил. А, признаться, о возвращении казаков «на льготу» не ведаю.

Леонтий объяснил, почему отлучился с казаками из Ставропольской крепости. Стрехов, услышав о Суворове, тотчас проникся к сотнику уважением. Крепко пожав ему руку, повел к столу.

– Я зараз на должности при непременном войсковом судье Мартынове в гражданском правительстве. Мы все чисто дела по правам и хозяйствованию вершим, даем им ход али подвергаем запрету, – начальственным баском пояснил Михайло Васильевич, едва уселись за столом. – Атаман Иловайский командует как военной канцелярией, так и правительством. А наиглавнейший над нами есть генерал-губернатор Азовской губернии и глава казацких войск князь Потемкин. По новым порядкам жизнь казацкую закручиваем!

Подождав, пока служанка поставит для гостя столовый прибор из белого китайского фарфора, хозяин по праву старшего налил Леонтию полную рюмку водки.

– За Дон православный и матушку государыню! – громко провозгласил войсковой чиновник и махнул залпом. Закусывая соленой капустой, пережевывая ее с отменным старанием, не без хвастовства бросал короткие фразы: – По секрету раскрою: идет промеж донской старшины буча. Потеснили мы Ефремовых и дружков их. Нонеча Иловайские, Мартыновы, Луковкины, Орловы, Денисовы верх взяли.

– А как же Платов? – поинтересовался Леонтий, всегда добром поминая своего бывшего командира.

– Матвей? – скосил брови Стрехов. – А никак! Находится при войсковом атамане в порученцах. Обабился, в доме опального атамана жительствует со своей Надеждой Степановной. Угораздило его жениться на дочке Ефремова!

– Она женщина образованная и обходительная, – негромко возразила Марфуша, выждав момент, чтобы вступить в разговор. – И приданого за ней богатейно дали.