Честь Шарпа

Инквизитор взял бумаги, а Дюко смотрел из окна на запад. Ласточка разрезала теплый воздух изогнутыми крыльями. Вдали, за последними домами, видна была высохшая на солнце равнина. Он видел деревню вдалеке, где единственная башня маленького замка отбрасывала длинную тень. В той башне размещался другой французский гарнизон — кавалерия базировалась там, чтобы держать Главную дорогу свободной от партизан. Сегодня вечером, когда ласточки вернутся в свои гнезда, и равнина погрузится во тьму, маркиза поедет к этой башне, чтобы встретится с ее любовником, генералом Вериньи.

Такая поездка была безопасна. Земли вокруг Бургоса были свободны от партизан; местность была слишком плоской и слишком тщательно патрулируемой французскими гарнизонами на равнине. И все же эта ночь не была безопасной для маркизы. Войска, которые охраняли дорогу этой ночью, служили Франции, но не были французскими. Они были испанскими. Это были остатки армии, принятой на службу пять лет назад: армия испанцев, которые верили во французские идеи, в свободу, равенство и братство; но поражение, безнадежность, и дезертирство проредили их ряды. Все же еще оставались два батальона испанских солдат, и Дюко приказал, чтобы им была доверена эта обязанность нынче ночью.

Инквизитор смотрел на него:

— Она поедет сегодня вечером?

— Как и вчера вечером, и позавчера. У них потрясающие аппетиты.

— Хорошо.

— А ваш брат?

— Он ждет на севере.

— Прекрасно. — Дюко встал. — Желаю вам насладиться всем этим, падре.

Инквизитор смерил взглядом этого субтильного, но умного человека.

— У вас скоро будут ваши письма.

— Я никогда не сомневался относительно этого. — Дюко улыбнулся. — Передайте Элен мои поздравления. Скажите ей, что я надеюсь, что ее брак будет долгим и очень счастливым.

Он засмеялся, повернулся и вышел из комнаты.

Этой ночью инквизитор устроит брак. Скоро маркиза будет носить на левой руке обручальное кольцо. Она выйдет замуж не за какого-то испанского гранда, но за человека, который родился в бедной семье и прожил жизнью в бедности и борьбе. Она станет невестой Христа.

Она была безмерно богата, однако завещание маркиза содержало одно небольшое и весьма обычное дополнение, которое не прошло мимо внимания инквизиции. Если его вдова примет постриг и станет монахиней, то все богатства маркиза отойдут церкви.

С этой целью ее поместят в женский монастырь на севере страны, в далекий, уединенный, мало кому известный женский монастырь, и там она будет похоронена заживо в тихой обители сестер, в то время как инквизитор от имени Бога станет ее наследником.

Это будет законно, из-за этого не возникнет никакого скандала, да и кто станет спорить с решением женщины принять постриг? Отец Ача чувствовал красоту схемы. Теперь просто не могло быть никакой неудачи. Маркиз мертв, его единственная наследница станет монахиней, а инквизиция сохранит себя.

***

В ту ночь карета выехала из Бургоса в девять часов. Ее тянули четыре лошади, привязанные к дышлу серебряными цепями. Лошади были белые, карета — темно-синяя, так отполированная, что в ней отражались звезды, и все ее изящные контуры обведены серебряной краской. Окна кареты были занавешены.

Перед каретой скакали четыре грума, и каждый держал фонарь. Еще два фонаря были установлены на карете сверху. Форейторы ехали с заряженными ружьями.

Кучер остановился на окраине города и посмотрел вниз на лейтенанта, который командовал заставой:

— Все спокойно впереди?

— Как далеко вы едете?

— Две деревни.

Испанский лейтенант махнул кучеру.

— У вас не будет никаких неприятностей.

Он смотрел на сложный герб, нарисованный на дверце кареты, и задавался вопросом, куда отправилась La Puta Dorada этим вечером. Час назад через заставу проехал инквизитор, и лейтенант представил, что она на этот раз продала себя священнику. Он засмеялся и вернулся к своим людям.

Лунный свет освещал дорогу, которая как белая прямая лента тянулась через равнину, пока не упиралась в деревню в какой-нибудь миле от города. Там дорога петляла между домами и пересекала брод, прежде чем прямо устремиться к огням кавалерийской заставы.

Карета летела стремительно, колеса поднимали шлейфы пыли, которые расплывались в ночи. Мерцали желтые фонари. Запахи города остались позади — густые запахи прелого навоза, удобрения, грязи, лошадей и дыма из очагов. Вместо этого чувствовались ароматы трав. Одна занавеска кареты была откинута, и белое лицо прижималось к стеклу.