Честь снайпера

Однако, следующая часть обещала быть посложнее. Четырнадцать десантников — Шенкера всё ещё не было — не могли отступать прямо по дороге, поскольку их перехватит пехота, которая может ударить с флангов. Даже при всей глупости русских они догадаются, что команда будет отступать вдоль берега реки и могут организовать перехват по другому берегу, откуда и откроют огонь. Единственным толковым выходом было захватить один из грузовиков, вывести из строя остальные, гнать так, словно за ними черти гонятся подальше от места взрыва, бросить грузовик в неприметном месте и под покровом ночи пробираться через линию фронта на немецкую сторону. Похоже на план. Фон Дрелле понимал, что затея ненадёжная, но больше ничего поделать он не мог — разве что вообще отказаться от дела, но в таком случае его расстреляют. Возможно, что его сам фон Бинк расстреляет.

Солнце уже слишком яркое — хотя ещё даже край его не показался над пшеничным горизонтом и светило лишь заявляло о себе полусветом.

Он кивнул, и по этому сигналу его трое коллег-убийц и он сам избавились от винтовок и сняли и положили на землю каски. Каждый вынул из кармана складной нож десантника и, отжав кнопку и коротко взмахнув кистью, выпустил лезвие в четыре дюйма лучшей золингенской стали-нержавейки, как было написано на клинке, в холодный утренний воздух.

Все они ненавидели работать ножами. Это было ужасно. Убивать ножом — значит вступать в контакт и пачкаться, нож оставлял за собой сожаление, подавленность и презрение к самому себе. Этим не стоило заниматься ради свихнувшегося австрийского мазилы. Такие вещи делались из чувства долга перед тем, что определялось словами от «Фатерлянда» до «Великой Германии», а в действительности лишь для того, чтобы остальные парни из отряда остались в живых.

Карл кивнул каждому в последний раз перед началом дела, затем повернулся к двоим, направленным под мост и поднял обе руки, на каждой из которых показал три пальца. Два из них были сложены в кольцо — это значило шестьдесят секунд. Кивнул и им тоже, после чего они ускользнули.

«Один-тысяча, два-тысяча…» — считал он про себя в ожидании и ощущая прохладу утреннего воздуха, мягкость ветра, видя усиливавшийся дневной свет и облизывая пересохшие губы. Так было всегда в момент перед падением флажка: сухость в горле вкупе с чувством трепета и предвосхищения, и затем…

«Пятьдесят девять-тысяча, шестьдесят-тысяча»… он рванулся вверх по склону. Конечности наполнились энергией приближения к цели. Вокруг стены, в сооружение из сложенных мешков с песком, где его рывок привлёк внимание человека, успевшего лишь повернуть голову к смерти, несущейся по его душу. Пожилой, с трубкой и с висящими на поясе подсумками, в пилотке цвета хаки, надетой набекрень, с чёрным пехотным кантом и красной звездой, в гимнастёрке такого же цвета хаки. Невинный взгляд крестьянина — была ли у него вообще винтовка? Его рот открылся в изумлении от увиденного зрелища: чёрное лицо, светлые волосы и сверкающая сталь летящего к нему клинка. Трубка выпала у него изо рта перед тем, как Карл вонзил клинок ему в горло.

Карл расслышал ужасный звук хлюпающей крови, заполнившей гортань и заливавшей рвущийся крик. В этот момент он уже добрался до противника вплотную, прижав его к мешкам с песком и нанося удары ножом снова и снова в горло и шею, другой рукой для верности зажав ему рот. Рвануть нож наружу, ударить снова, ещё и ещё, рухнув в лихорадку убийства — умри! Умри! Умри, чёрт тебя возьми! — чувствуя, как нож то беспрепятственно тонет, то случайно вспарывает внутренние хрящи, то перерезает нечто мягкое, пока сопротивление не превратилось в судороги, а судороги — в дрожь, а дрожь — в ничто. Очень близко, вполне близко для того, чтобы разглядеть лицо бедняги и видеть потоки горячей крови, иногда бьющие фонтаном из конвульсирующей артерии. Без русской крови повсюду ничего не получится, а кроме того, в таких случаях несчастные всегда визжат, мочатся и гадят в штаны перед смертью.

Карл отшагнул назад, позволив телу упасть и обернулся к своему напарнику, приканчивавшему первого часового, устроившему такое же месиво и залившему себя кровью во всю грудь и руки вплоть до запястий. На стене из мешков располагался лёгкий пулемёт Дегтярёва, а рядом было выложено — скорее напоказ, как подумал Карл — несколько русских гранат, похожих на ананасы. Пулемёт вполне может пригодиться.

К этому времени остальные также добрались до него, и кто-то протянул ему ФГ-42 и каску. Не сказав ни слова, он махнул рукой, велев следовать за ним — безо всякого лишнего драматизма — и побежал через мост, ощущая, что трое соратников бегут за ним.