Честь воеводы. Алексей Басманов

Едва прибыв в Александрову слободу, царь написал Афанасию повинную грамоту, в коей каялся за горячность и убиение молодого князя, просил снять анафему и повелевал не покидать митрополичьего престола. «Мне без тебя, отче, будет одиноко». В той же грамоте царь Иван излил гнев на бояр и князей, назвал всех поимённо, кто явился во дворец с Афанасием. И были там означены трое бояр из рода Колычевых. Иван Грозный не случайно перебирал имена бояр и князей. Всем им царь погрозил опалою.

Митрополит Афанасий бился с царём Иваном около двух лет. Лишённый Грозным права молиться и печаловаться об убиенных им, Афанасий не стерпел царского притеснения и покинул престол церкви, скрылся в каком-то глухом монастыре. Уходя из Кремля, Афанасий стенал. Ему лучше других было ведомо, какая лютая ненависть ко всему русскому народу прорастала в отпрыске Глинской и Ирата. Другими словами состояние царя Афанасий не мог назвать. Он не ошибался, скажет позже митрополит Филипп, потому как Афанасию довелось быть свидетелем рождения тысячеголового змея, имя коему — опричнина.

Грозный вернулся из Александровой слободы в Масленую неделю, когда москвитяне вольно объедались блинами, катались на санках с гор, гоняли по улицам лошадей, запряжённых в сани, полные девок и парней. Да вскоре же в стольном граде наступила тишина. По Москве, по державе пошла гулять опричная метла, выметая «крамолы, измены, заговоры». Собачья пасть, притороченная к сёдлам опричников, пожирала всех, кого выметала из палат-теремов опричная снасть. И первой жертвой опричников стал прославленный воевода, один из покорителей Казанского ханства князь Андрей Горбатый-Шуйский, чтимый превыше отца родного в годы береговой службы Алексеем Басмановым. В те же дни более ста сродников казнённого князя из суздальской коренной знати были отправлены царём в ссылку в Казанский инородный край. Вотчины и имущество казнённого и ссыльных Иван Грозный забрал в свою казну. То было начало травли и уничтожения «христолюбивым» государем своих подданных.

Слухи о жестокостях самодержца волнами накатывались на Соловецкие острова. Паломников в святой обители, прославленной чистотой нравов и строгостью исполнения Божественного писания, становилось всё больше. Их не останавливали ни жестокие морозы, ни торосные льды, ни весенняя распутица. Зимой они двести вёрст шли пешком через море, одолевая ледяные преграды. Появляясь в монастыре, падали от усталости и изнеможения, а придя в себя, шли на исповедь к игумену.

Так Филипп узнал о стоянии митрополита Афанасия против царя Ивана Грозного, о взлёте и падении архиепископа Казанского Германа, коему Иван Грозный дал престол церкви, но через два дня после возведения в сан митрополита отобрал. Герман, как и Афанасий, оказался честным и мужественным россиянином и священнослужителем. Он не стал скрывать своего возмущения опричниной. Когда поставили его митрополитом, на первой же Божественной литургии Герман позвал царя Ивана в алтарь и побеседовал с ним с глазу на глаз.

   — Ты, богочтимый царь-батюшка, сын мой, дал мне власть церковную. Она же простирает длани и на царскую душу. Потому Христом Богом прошу тебя распустить опричников и печься о животах благочестивых вельмож и достойных россиян. Они же тебе отплатят любовью.

   — Вот как накажу всех своих супротивников, так и будет замирение с вельможами, — возразил царь. — Пока же, владыка, не мешай мне творить правый суд.

Герман не уступил царю и продолжал вразумлять-увещевать его иными словами. Он грозил самодержцу страшным судом, «тихими и кроткими словесами его покарующе».

   — Тебе, благочестивый царь, нужно печься о спасении души за убиение непорочного князя Андрея Горбатого, за ущемление жизни его сродников.

   — Полно, владыка, учить меня царствовать. Не хочу тебя слушать. — И царь покинул алтарь и собор.

Поздним вечером того же дня в палаты митрополита явились Алексей Басманов с сыном Фёдором и иными опричниками. Они вынесли Германа во двор, там упрятали в крытый возок и увезли неведомо куда. Герман был готов к тому, что его ждало, и ни в палатах, ни в возке не издал ни звука.

Расправившись со вторым неугодным митрополитом, Иван Грозный ушёл в созерцание своего внутреннего мира. Однако никакого ликования в душе не было, лишь тревога прорастала всё глубже, повиликой опутывала нутро. Грозный понимал, что долгие распри со священным собором, с архиереями чреваты осложнениями его царствованию. И он велел конюшему Алексею Басманову собрать в Золотой палате московский церковный клир. К приходу архиереев были по-царски накрыты столы, на коих во множестве красовались братины и ендовы[33] с винами, медовухой и водкой. Когда пригубили хмельного, царь повёл беседу:

   — Служители Господу Богу, наша церковь вновь пребывает в сиротстве. Ошибся я, не послушав вас и вознеся на престол церкви Афанасия и Германа. Примите же моё покаяние и вразумите мудрым советом, кому быть духовным отцом не токмо царя, но и моих подданных.

И встал перед царём архиепископ Крутицкий и Коломенский учёный муж Матвей. Поклонился и сказал: