— Экономика процветает, ВВП растет, граждане богатеют, а преступники сидят в тюрьмах, — мэр жестикулировал и вел себя так, словно профессионально занимался выступлениями со сцены. — Кольцо Варшава в отличной форме. — Он упал на пол и сделал десять быстрых отжиманий. Поднялся и без отдышки продолжил: — Кто хотел бы изменить то, что налажено? Это почти саботаж работающего механизма, что-то вроде превращения мышц в сало. — Он многозначительно посмотрел на Здонека, который слушал его, совершенно не проявляя эмоций, даже после взрыва смеха в зале. — Это как поменять хорошую лампочку на другую, не зная, не будет ли она светить розовым. — Тут он посмотрел на Крушевского, снова вызвав всеобщее веселье. — Мои планы относительно Варшавы — это делать то же самое, так же и даже лучше.
Произнеся последние слова, он поднял руки, как оперный певец после
— Охренеть, какой ты крутой! — Наталья только сейчас решила забрать инициативу, что Велицкий любезно позволил ей сделать, возвращаясь на свое место. — Дайте ему водки!
Откуда-то сбоку появился Алоиз с подносом и бутылкой водки. Под аплодисменты он выскочил на сцену, развернулся, выполнил сальто назад, не уронив при этом ни поднос, ни бутылку, что было настоящим мастерством. Он поставил бутылку перед Велицким и чмокнул его в щеку. Мэр притворился, что бросает емкость вслед убегающему, но затем рассмеялся вместе со всеми, вытирая щеку платочком. Бутылку он спрятал в карман пиджака, вызывая еще больший смех.
Крушевский с Здонеком переглянулись.
Выключение Несолнца во всей Варшаве длилось уже несколько минут. Харпад смотрел через стеклянную крышу на Облако, за которым медленно темнела искусственная звезда. Это когда-то называлось закатом, и солнце заходило на западе. Сейчас слово «запад» ассоциируется только с районами слева от Вислы, если встать спиной в направлении вращения кольца и течению реки. Забавно, как поменялось значение слов. Половина детей даже не знает, что такое закат. Дети… Марыся.
Возле Триумфа остановился маленький беспилотный автодост с надписью «Бликл» на борту. Метровая машина, напоминающая перевернутую вверх дном бутылку, балансировала на резиновом шаре. Хороший гироскоп и быстрый процессор ограничивали необходимые движения до нескольких миллиметров. Отодвинулась крышка, и Харпад вытащил заказанные напитки. Автодост зашатался, быстро восстановил равновесие, закрыл крышку, мигнул логотипом Romet, механически поблагодарил и уехал в противоположную от демонстрации сторону.
Харпад начал с изотонического напитка. Он перестал смотреть в экран коммуникатора и попытался не думать о дочери. Наблюдал, не появятся ли следующие лимузины или политик, которым можно пожертвовать ради дочери.
Он открыл глаза и провел ладонью по уставшему лицу. Включил кондиционер и отправил Юдите сообщение с тремя лучшими кандидатами. Она должна быть благодарна.
«Мы держим Крушевского», — ответила через минуту.
«Те другие ближе ко второму порогу».
«Все подстроено под Крушевского. Поздно менять».
Он сглотнул слюну и закрыл глаза. Молот снова навис над маленьким нюхачом, лежащим на наковальне.
Он уговаривал себя, что Марыся в безопасности. Открыл окно. Холодный воздух обдул его лицо. Вечер был, как всегда, спокойным, снаружи была редкая морось. Выключение Несолнца длилось ровно полчаса, после чего температура упала до пятнадцати-семнадцати градусов. Ночью приходил неожиданный ливень, который быстро утихал. Теплее становилось только после включения, которое начиналось в полпятого и продолжалось ровно полчаса. Около полудня температура держалась в пределах двадцати одного градуса. Конечно же, это средний показатель, потому что колебания были значительными. По мнению Харпада, с каждым разом все больше.
Двадцать часов двадцать одна минута. Вдоль улицы зажглись фонари. Интересно, почему решили сделать именно так. Не лучше ли было оставить Несолнце на нескольких процентах мощности, на восемь часов заморозить сумерки, вместо того чтобы строить и поддерживать такую сложную осветительную сеть? Технические требования? Скорее стремление, чтобы Варшава менялась как можно меньше. Все жаловались, но, когда доходило до конкретики, не знали, что хотели изменить. А даже если и знали, каждый хотел изменить что-то свое. Тогда, может, и хорошо, что осталось как есть. Он понятия не имел, что происходило в других Кольцах, хотя слышал, какие глупые идеи были у людей.
Из размышлений его вырвал шум шин проезжающего рядом Варса. Как они ее отпустят? Где? Отдадут матери? Мысли о Марысе снова заслонили реальность. Он смотрел на исчезающий автомобиль и не мог перестать думать о дочери.
Януш Здонек вышел на середину, провожаемый светом прожектора, и стоял, сложив пальцы вместе, как профессор, собирающийся с мыслями перед сложной лекцией. Наталья выдавила из себя протяжное «У-у-у», означавшее, что вот-вот произойдет что-то значимое.