Четверо детей и чудище

— Сама гадаю, — пожала плечами я. — Народ, как думаете… — Я разволновалась и замолчала. — Не может же быть, что нам это всё почудилось?

— Чего? — Шлёпа уставилась на меня, наморщив нос.

— Ну, иногда я придумываю всякое, и кажется, будто бы все это на самом деле. И я так увлекаюсь, что почти верю, что все не понарошку, — сказала я.

— Ты малость того, да? — покрутила пальцем у виска Шлёпа. — Ни слова не поняла, о чем ты сейчас вещала.

— А я понимаю, — сказал Робби. — Я тоже так играю. Вот мои звери — я знаю, что они пластмассовые, но иногда кажется, словно вокруг здоровенные хищники бегают и рычат по-настоящему.

— По вам обоим психушка плачет. Наверно, семейное, — заключила Шлёпа. — Лично я ничего не выдумываю. Я своими глазами видела вчера этого сами-с-псами, и я точно знаю, что он настоящий.

— Я, с вашего позволения, не «сами-с-псами». Я псаммиад, — сказал голос у нас за спиной. Мы резко обернулись. Псаммиад сидел на песке скрестив лапки и взирал на нас, вращая глазами-стебельками.

— Вот вы где! Как же я рада, что вы настоящий, — сказала я. Мне хотелось его погладить, но я не решалась — еще подумает, что я фамильярничаю.

Моди оказалась куда смелее. Она подползла вперед на коленках и с любопытством потянулась к чудищу:

— Хорошая бизьянка.

— Хорошее дитя. — Псаммиад хоть и ответил любезностью на любезность, но попятился. Он посмотрел на меня. — Будь добра, не могла бы ты вытереть младенцу руки, если уж ей непременно надо меня потрогать. По-моему, они у нее потные. Я страшно боюсь воды.

— Ты как Злая ведьма Запада? Весь скукожишься, если тебя водой из ведра окатить? — спросила Шлёпа.

— Не вздумай даже! — воскликнул Робби. Он тут же подскочил и заслонил собой псаммиада.

— Не волнуйся, юноша. Мне будет в высшей степени неприятно, но я выживу — в отличие от твоей неотесанной спутницы. Если она позволит себе подобную наглость, то немедленно обратится в камень и из нее будет вечно бить вода.

— Вы что же, превратите ее в камень? — спросила я.

— А вам не доводилось любоваться фонтанами? — вопросом на вопрос ответил псаммиад. — Каменные девы с кувшинами и гадкие юные нахалки с разинутыми ртами? Моих рук дело!

Не знаю, шутил он или нет, но я из вежливости сделала большие глаза. И хорошенько вытерла липкие ладошки Моди краем своей футболки.

— Милая, милая, милая бизьянка, — сказала Моди и очень осторожно стала гладить псаммиада по спине.

Он чуть вздрогнул — нежности явно были ему не в удовольствие, — но не сдвинулся с места.

— Ты все время у нас за спиной прятался, пока мы копали? — спросила Шлёпа с упреком.

— Не совсем. Я с наслаждением дремал в песке, пока вы не начали перекапывать всю яму, причем с такой неуклюжестью и с таким рвением, что учинили небольшое землетрясение. Мой сон был грубо прерван, и меня швыряло взад и вперед, пока я не выбрался наружу, где выслушал вашу не слишком интересную философскую дискуссию о природе моего бытия, — сказал псаммиад.

— Ну, с бытием у тебя порядок, вопросов нет, так что давай исполняй наше желание, — сказала Шлёпа.

Псаммиад, судя по виду, был возмущен.

— Пожалуйста, — прибавила Шлёпа.

— Я не обязан потакать вашим прихотям, мисс Крикунья. Чего ради мне изнурять себя, исполняя ваши желания, если вы сперва разрушаете мои покои, а затем грозитесь убить меня посредством обливания водой из кувшина?

— Но… но разве тебе не полагается исполнять желания? Это же твоя работа! — удивилась Шлёпа.

Псаммиад негромко зашипел, выпуская воздух между острых маленьких зубов. Может, конечно, это был смех, только не слишком веселый. А может, и угроза.

— Умолкни, Шлёпа. Мы должны обращаться с псаммиадом очень уважительно, — сказала я.

— Потому что хотим исполнения желания? — спросила Шлёпа.

— Потому что он очень-очень старое и удивительное волшебное существо, он миф, он легенда, возможно, он наделен даром бессмертия, — объяснила я.

Псаммиад повеселел и прямо-таки засиял:

— Я бы и сам лучше не выразился. Вы весьма красноречивы, мисс Розалинда.

— Это потому что она по сто книжек в день читает, — насупилась Шлёпа. — А еще она подлиза. Но я не хотела вас огорчать, мистер Псаммиад, сэр. Я вам не грубила. Я со всеми так разговариваю. Такая у меня манера.

— Весьма неприятная манера, — сказал псаммиад. — Когда я последний раз выходил на поверхность, дети были воспитаны безупречно. Ах, старые добрые времена! Раньше считали, что детей должно быть видно, но не слышно. — Он печально вздохнул. — Я все еще страшно обижен. Не привык, чтобы на меня кричали. Пожалуй, мне следует незамедлительно отправиться в постель. — Он начал закапываться в песок.

— Ну не уходите! Пожалуйста! Простите меня, простите, пожалуйста. Я вовсе не хотела вас обидеть! — Шлёпа отчаянно пыталась успокоить и задобрить псаммиада. Голос у нее при этом, странное дело, стал похож на голос Элис.

Псаммиад колебался — но тут Моди прижалась к нему и опять погладила по шерстке, легонько и ласково.

— Простите, простите, — повторяла она эхом, хотя ни в чем не провинилась.

Псаммиад перестал копать и слегка потянулся: