Четверостишие

В квартире пахло йодом и старостью. Юрка сказал, что перед смертью бабуля болела. А эту квартиру, вместе со всем содержимым, завещала любимому внуку. И теперь возлюбленный ею наследник был намерен продать старомодную двушку. Вместе со всем содержимым.

– А куда книги денешь? – спросила Янка, не спеша возвращать на место томик стихов.

Юрка поднялся, оставив вмятину на сидении старого кресла:

– Не знаю! Сдам в библиотеку.

Закинув руки за голову, он потянулся. Отчего толстовка из мягкого флиса, в которой он был одет в этот раз, задралась. И в прорези над поясом джинсов мелькнул на секунду подтянутый низ живота, с покровом из темных густых волосков… Янка уткнула нос в книгу.

– А то, может, заберете? – он кивком указал на предмет разговора.

– Да!

– Нет!

Почти в один голос прокричали ребята.

Лёшка выпрямился:

– Ты серьезно?

– Пусть будут, – Янка пожала плечами, прикидывая, сколько книг они осилят за раз.

– Забирайте! Вон вместе с сервантом, – махнул рукой Юрка. Он взял с подоконника зажигалку и вышел курить на балкон.

Было видно, что в стенах этой квартиры он чувствует себя неуютно. Хотя его фотографии красовались на каждом углу. В том числе на серванте. На снимках был запечатлен тот самый лоботряс, который своим хулиганством нервировал весь пожилой контингент. Ведь это именно он, получив отворот-поворот, разукрасил одну из стен в доме, где жила старшеклассница Светка. В прежнем Янкином доме!

Чёрный маркер на свежей побелке проступал даже после, когда стену замазали новым раствором. Стоит отдать должное, рисунок вышел забавным! И Светка на нем получилась похожа. По крайней мере, лицо. Ведь Янка ни разу не видела соседку голой. А Юрка, выходит, что видел! Рисунок исчез и шумиха, постепенно утихла. И только сторож дядь Витя, живший на одном этаже с легкомысленной «Музой», с восторгом воспринял художества юного мастера…

Лёшка закрылся в туалете. А Янка, сама не зная зачем, шагнула на улицу вслед за Юрой. Балкон был застеклен, но старые рамы продувало насквозь. Об этом она не подумала, выйдя наружу в шелковой блузке. Юрка стоял, облокотившись об узкий подоконник. Спина колесом, изо рта вырывается дым, но пронизанный холодом воздух возвращает его обратно. Увидев её, он выпрямился. Затянулся еще раз и улыбнулся ей краешком рта. Отчего асимметрия на его лице стала более заметной.

– Жалко баб Нину, – вздохнула Янка. Она вдруг поняла, что так и не выразила ему соболезнование. Вот же манеры!

Юра вздохнул:

– Да.

Повисло молчание, и она пожалела, что подняла эту тему. Вдруг для него это – личная драма?

– Кажется, она была слишком хорошего мнения обо мне, – произнес Юрка.

Эта реплика была неожиданной. И Яна не сразу нашлась, что ответить. Её молчание он воспринял по-своему.

– Замерзнешь! – бросил в ответ.

Янка беззаботно махнула рукой. И, хотя по коже бежали морозные цыпки, она мужественно расправила плечи.

– Спасибо за книги!

– Да, не за что, – ответил он как-то рассеянно.

Затем, щелчком отбросив в форточку окурок, вдруг расстегнул молнию своей толстовки. А после – принялся снимать её! Все это выглядело так, словно сейчас одежда отправится вслед за окурком. Но вместо этого Юрка шагнул в сторону Яны. И как-то порывисто, неаккуратно, накинул кофту ей на плечи.

Она вздрогнула, поймала один ускользающий край.

– Спасибо, – сказала вполголоса.

Остаточный запах парфюма, щедро сдобренный горечью табака окутал её со всех сторон. Как будто бы обнял…

– Так значит, стихи? – вдруг спросил Юрка. Он так и остался стоять напротив распахнутого окна. Только теперь в футболке с коротким рукавом.

«Ему же холодно», – подумала Яна.

– Ну, вроде того, – вслух сказала она.

– Дашь почитать? – спросил он без доли сарказма.

«Ему и правда интересно?», – про себя усмехнулась Яна.

– Еще чего! – озвучила свой ответ.

– Почему? – уточнил он, – Стесняешься?

«Скорее, стыжусь», – подумала Янка.

До этого момента избегавшие друг друга, их глаза неожиданно встретились. Она метнула взгляд в сторону. Наверное, слишком быстро?

– Любое творчество достойно уважения! Этого не нужно стесняться, – прозвучал его голос.

«Тоже мне, психотерапевт», – подумала Янка. И, как будто учуяв её раздражение, он рассмеялся:

– А я вот тоже… пописываю!

– Стихи? – удивилась она.

Он перестал смеяться, но улыбка словно застыла у него на лице:

– Только читать не дам, и не надейся!

– Не очень-то и хотелось, – пожала плечами Янка, и плотнее запахнула мягкий кокон его толстовки.

Юрка вздохнул, ладони его утонули в карманах джинсов. Кажется, он дрожал! Не от смеха, от холода.

– А я ждал, что ты будешь настаивать, – произнес с сожалением.

Янка усмехнулась, раздумывая над тем, будет ли её виной, если он заболеет простудой.

– Ну, тогда мне пришлось бы дать тебе свои, – заключила она. Только теперь понимая, что это могла быть уловка с его стороны. Кто вообще сейчас пишет стихи?

Юрка усмехнулся, вероятно, поняв, что фокус не удался. Во взгляде его мелькнула какая-то недосказанность. Он отвел его в сторону. Позволяя ей видеть свой профиль на фоне окна, за которым уже вечерело.