Четверостишие

– Романтика – это, когда вдвоём. Тогда без разницы, где, – сказал он излишне серьёзно. Как будто речь шла о чем-то жизненно важном. И замолчал, не прекращая смотреть на неё! Глаза его в темноте казались глубокими, как чёрные дыры. А взгляд, таким неподъемным, тяжелым, проникающим в самое сердце…

– Вот вы где! – Лёшка хлопнул в ладоши, нарушая возникшую тишину. – Шепчетесь? Меня обсуждаете?

Он спустился с порожка и встал между ними.

– Говорил Янке, чтоб она уболтала тебя приехать, – произнес Юра голосом, в котором не было и намёка на только что промелькнувшее в его взгляде волнение.

«Показалось», – подумала Яна, медленно приходя в себя.

Между тем, Юрка продолжил:

– Погуляем по Риге, в Юрмалу съездим на пару недель.

– На пару? – передразнил его Лёшка, – У меня отпуск не резиновый!

Юрка состроил гримасу:

– Ну хотя бы на десять дней тебя же отпустят? Или без тебя предприятие встанет?

– Да уж, – язвительно хмыкнула Яна, памятуя про обещанный отпуск. Но в Лёшкином случае фраза «обещанного три года ждут» звучала правдоподобно.

Вместо ответа он, ничуть не смущаясь чужого присутствия, обхватил её сзади, заключая в кольцо своих рук. И Янкины слабые попытки «спастись» лишь усилили хватку.

– Вот к этому теплому заду прижаться, и ничего больше в жизни не надо, – блаженно выдохнул он и прижался, приводя приговор в исполнение.

Янка заёрзала, пытаясь высвободиться. Отчего Лёшкино, отяжелевшее после ужина тело, только сильнее впечатало её в животом в подоконник.

– Лёсик напился? – возмутилась она, локтем размыкая объятия.

Смущенная этим внезапным порывом, Яна бросила взгляд в сторону Юрки. Но тот, словно не замечая их нежностей, смотрел перед собой. В окно, где, как будто в сонном бреду, монотонно качалась от ветра береза.

Глава 6

– Мамуль, ну ты точно не поедешь? – спросила Янка. Удерживая телефон между плечом и щекой, она пыталась утрамбовать спортивную сумку.

На том конце провода прозвучал тяжкий вздох:

– Ой, Янчик, ты знаешь мое отношение к деревенскому быту!

– Это загородный дом, а не деревня, – возразила Яна, удивляясь тому, что сама защищает ненавистный ей «дом престарелых». – Там есть унитаз!

– Ага, это все меняет, – расплывчато бросила мама, – Меня ждут Мартыновы в гости!

– Ну да, Мартыновы – это другое дело, – согласилась Янка, скорее радуясь тому, что мамы не будет на этом празднике жизни, – Ну, адрес ты знаешь! Так что, если заскучаешь, то приезжай.

Она уже собиралась наградить маму чмоком. Но вместо того, чтобы закончить разговор, та вдруг оживилась:

– Я говорила тебе, что покупаю собаку?

– Что? Какую? – опешила Янка.

– Джек Рассел! – с гордостью сообщила мать, – Мальчика заказала. Как назвать еще не решила! У него будет имя и родословная. Но я придумаю ему другое.

– Ма, ты уверена, что справишься? – осторожно спросила Яна. Ведь в маминой жизни ничто не держалось подолгу. Это касалось мужчин, увлечений и вкусов. Было страшно представить, что подобная участь постигнет и бедного пса.

– Да, это решение далось мне нелегко. Но, я думаю, что готова! – заявила мать тоном таким, будто намеревалась родить еще одного ребенка.

«Ну, дай-то Бог», – подумала Яна. Жизнь в лице мамы приучила ее к самостоятельности. И порой было трудно понять, кто есть «мать», а кто «дочь». Они были скорее подругами. Возможно, поэтому Янка искала в мужчинах опору! Искала того, кто сумеет дать ей чувство защищенности. С кем она, хотя бы в своих запоздалых иллюзиях, сумеет вернуться в детство. Вероятно, поэтому она не спешила сама становиться родителем. Пытаясь продлить ощущение шаткой свободы, которое ей обеспечивал… Лёшка.

Он появился в дверях, в тот момент, когда Янка, разложив на постели все зимние свитера, выбирала самый нарядный.

– И? – бросил он односложно.

– Нет, – подражая ему, ответила Яна.

– Ясно, – Лешка прошелся по комнате, всем своим видом изображая полнейшее разочарование. Хотя она знала, что внутри самого себя он ликует.

– Лёш, ну ты же знаешь её! – Янка еще раз взглянула на палитру цветов. Синий был ей к лицу. Впрочем, как и цвет фуксии. Но её приверженность алому теперь казалась избыточной.

– Потенциальная теща меня ненавидит, – тяжело вздохнул Лёшка, напрашиваясь на комплимент. В глубине души он знал, что это не так! Просто Янкина мать измеряла любовь по-другому. И будь Лёшка, например, бизнесменом, её симпатия стала бы более явной.

Яна отвлеклась от созерцания тряпок.

– Это не правда! Мама очень хорошо к тебе относится, – привычно возразила она.

– Ага, до сих пор называет меня Попович, – Лёшка сменил гнев на милость.

– Ну, это она любя, – подтвердила Яна, решив-таки выбрать цвет синевы. А что? Благородный и сдержанный. А к нему идеально подходят сапфиры. Сережки, что он подарил ей на прошлое Рождество.

Удовлетворенный этим ответом, Лёшка хотел удалиться. Но, взглянув на забитую доверху сумку, напомнил:

– Мы вернемся в субботу.

В ответ Янка только махнула рукой. Есть ли смысл объяснять, что каких-то три дня могут стоить всей прожитой жизни?