Четверостишие

– А г-где Лёшка? – бросила Яна через плечо, и осторожно поддела кончиком пальца край белоснежной салфетки.

– В тубзик пошёл, – по-свойски ответил Юра. И зачем-то остался стоять, созерцая, как она вытирает перепачканный рот. Одной салфетки оказалось недостаточно. И Юрка, словно предвидя это, достал из пачки еще пару свернутых бумажных прямоугольников.

«Вот чёрт!», – обреченно подумала Янка, и сморщилась в сторону лужицы у себя под ногами. И почему она выбрала в качестве фона именно снег? Пожалуй, в грязи содержимое её желудка выглядело бы менее живописно.

Она сунула скомканные салфетки в карман и поёжилась. Теперь расслабленный приступом организм знобило.

– Ты как? – поинтересовался он коротко и предложил свою руку.

Она отказалась, выдавила слабую улыбку и медленно поковыляла в сторону автомобиля.

Лёшка, дождавшись их, сел за руль.

– Ты как? – продублировал он Юркин вопрос. На этот раз Яна кивнула. Голова её съехала на бок и чувство полной опустошенности лишило способности говорить.

По обеим сторонам от дороги тянулся смешанный лес. Припорошенное снегом поле белоснежным ковром улеглось у него под ногами. Над полотном нависал небосвод, грозно ворочая серыми тучами. Правду поется, что, если в городе тепло и сыро, то зима непременно отыщется где-нибудь за его пределами. Но Янку такая альтернатива не обнадежила.

«Всё пропало», – в ужасе размышляла она, понимая, что он видел её фиаско. И после увиденного едва ли захочет иметь с ней дело. Кто станет общаться с человеком, которого вырвало у тебя на глазах? Нет бы, упасть в обморок! Это хотя бы благородно.

Мысли вдруг стали путаться, обгоняя друг друга. Откуда ни возьмись, появилась Маринка. Она извлекла из глаз линзы, и те потеряли свой цвет. Вслед за этим она увидела руку. Раскрытая мужская ладонь с прерванной линией жизни. И хотя Янка никогда не увлекалась хиромантией, но она поняла, что это именно линия жизни! Только вот не успела понять, чья ладонь…

– Малыш, просыпайся, – нежно, едва ощутимо её щеки коснулись чьи-то горячие пальцы. Она встрепенулась и распахнула глаза.

Машина стояла, не двигаясь, одним своим боком подпирая ограду. На лобовое стекло сыпался манной крупой белый снег. Здесь, всего в сорока километрах от города, было все по-другому. Тут царила зима! Юрка топтался неподалеку, а в ногах у него, словно гигантская меховая шапка, вертелся волчком рыжий пёс. Жмот, как и полагается гостеприимному хозяину, раньше всех выбежал им навстречу. Сейчас вслед за ним выйдут дядь Витя с теть Таней, выбегут Маруська и Лев. И выплывет, подобно круизному лайнеру, их мама Любаня.

Это будет потом, а сейчас, пока никто из родни не нарушил этот короткий миг близости. Пока они в машине одни… Янка нащупала Лёшкину руку, развернула большую ладонь, поднесла её к свету. Мягкая и такая привычно теплая, она была, точно карта, испещрена множеством мелких насечек.

«Ну где же эта линия жизни?», – лихорадочно думала Янка, пытаясь вспомнить свой сон. Там, в закоулках измученной памяти, оставалась тревожная мысль. Что-то смутное, полуразмытое, не позволяло забыть. Предчувствие? Или болезненный спазм подсознания?

– Ну, что ты там ищешь? – умильно взглянув на неё, Лёшка сжал пальцы.

– Подожди! – Янка дернулась. Но он уже обнял её, свободной ладонью пригладил растрепанный хвост.

– Тебе получше? – спросил и коснулся губами прохладного лба.

Присмирев у него на груди, Янка молча кивнула. Почему-то сейчас ей меньше всего хотелось покидать утомленный дорогой салон. Прерывая объятия, выходить на морозную улицу, улыбаться, изображая радость от встречи… А больше всего ей хотелось остаться здесь! И просидеть вот так до самого нового года. Обнявшись, дыша в унисон, и глядя сквозь лобовое стекло, как мир наряжается в белый. Но тут металлический обруч калитки, скрипя, отворился. И наружу показалась всклокоченная голова младшего из племяшек.

– Идём? – разрушая идиллию, проговорил Лёшка. Она нехотя отстранилась и, опустив козырек, принялась приводить себя в божеский вид.

Дом, большой и добротный, был окружен деревянными кольями. У калитки, на кованых ножках, красовался почтовый ящик. Лёшкин папа любил мастерить все своими руками. Превращая жилое пространство в уникальный арт-объект. В пределах квартиры его фантазии было негде найти воплощение. И только теперь, получив долгожданную свободу, она раскрылась во всей красе. Его увлечениям не было счета, и очень скоро на территории, ограниченной деревянным забором, не осталось угла, где бы ни побывало его вездесущее «я».