Четверть века назад. Часть 1

ЧЕТВЕРТЬ ВКА НАЗАДЪ ПРАВДИВАЯ ИСТОРІЯ соч. Б. М. Маркевича

ПАМЯТИ

ГРАФА АЛЕКСЯ ТОЛСТАГО.

ИЗДАНІЕ ПЕРЕСМОТРННОЕ И ЗНАЧИТЕЛЬНО ДОПОЛНЕННОЕ АВТОРОМЪ.

Часть первая

Увы, гд розы т, которыя такой

Веселой радостію и свжестью дышали?

Фетъ,

А тотъ, кому я въ дружной встрч

Страницы первыя читалъ —

Того ужь нтъ…..

I

Свтлымъ вечеромъ, въ начал мая, 1850-го года, дорожная коляска катилась по шоссе, по направленію отъ Москвы къ одному изъ ближайшихъ къ ней губернскихъ городовъ. Въ коляск, съ слугою на козлахъ, сидли два молодые человка 23-24-хъ лтъ, два пріятеля, — и вели между собою оживленный разговоръ:

— Богъ знаетъ что ты со мною длаешь, Ашанинъ, говорилъ полуозабоченно, полуусмхаясь, одинъ изъ нихъ, свтловолосый, съ нжнымъ цвтомъ кожи и большими срыми, красиваго очерка глазами.

Тотъ къ которому относились эти слова былъ то что называется писанный красавецъ, черноглазый и чернокудрый, съ какимъ-то побднымъ и вмст съ тмъ лукавымъ, выраженіемъ лица, слывшій въ то время въ Москв неотразимымъ донъ-Жуаномъ.

— А что я съ тобою, съ Казанскимъ сиротою, длаю? передразнивая пріятеля, весело разсмялся онъ.

— Ну, съ какой стати ду жъ тобою въ Сицкое, къ людямъ о которыхъ я понятія не имю?

— Во первыхъ, ты дешь не въ Сицкое, а куда теб слдуетъ, — то есть въ Сашино, къ себ домой, къ милйшей тетушк твоей, Софь Ивановн,- а въ Сицкое ты только зазжаешь изъ дружеской услуги, — меня довезти. Во вторыхъ, самъ ты говоришь, — ты князь Ларіона Васильевича Шастунова знаешь съ дтства.

Блокурый молодой человкъ — звали его Гундуровымъ — качнулъ головой:

— Знаю!.. Десять лтъ тому назадъ, когда я мальчишкою изъ дворянскаго института прізжалъ на каникулы въ Сашино, я его два, три раза видлъ у тетушки. Важное знакомство!

— Все одно, онъ съ Софьей Ивановной давно и хорошо знакомъ, а тебя онъ теперь по твоей университетской репутаціи знаетъ… Да и я мало-ли про тебя всмъ имъ говорилъ зимою!.. Ручаюсь теб, что приметъ онъ вашу милость наилюбезнйшимъ образомъ: онъ вообще благоволитъ къ молодымъ людямъ, а тебя, тмъ боле, оцнитъ по первому же разговору.

— Если бы мы еще къ нему собственно хали, молвилъ Гундуровъ, — такъ и быть!.. А то вдь онъ и самъ гоститъ въ Сицкомъ. Оно вдь не его?..

— А невстки его, княгини Аглаи Константиновны, — знаю. А князь Ларіонъ — братъ ея мужа и опекунъ ея дтей, слдовательно не гоститъ, а живетъ по праву въ Сицкомъ… А тамъ театръ, во всей форм театръ, съ ложами, говорятъ, съ помщеніемъ человкъ на четыреста, и княжна Лина, восхитительнйшая Офелія, какую себ можетъ только представить самое пламенное воображеніе! горячо расходился чернокудрый красавецъ.

Пріятель его разсмялся.

— Ну, поскакалъ теперь на своемъ коньк! сказалъ онъ.

— И ни чуточки!.. ты знаешь, барышни не по моей части, — это разъ; а затмъ, княжна Лина одно изъ тхъ созданій, — есть такія! (какая-то серьозная, чуть не грустная нота зазвучала въ голос Ашанина) — къ которому ты съ нечистымъ помысломъ и подойти не ршишься… и нашъ братъ, отптый ходокъ, чуетъ это врне чмъ вс вы, непорочные, взятые вмст! Я на нее поэтому вовсе и не смотрю какъ на женщину, а говорю теб, единственно какъ на Офелію…

— И съ талантомъ она, ты думаешь? спросилъ Гундуровъ, невольно увлекаясь.

— Не сомнваюсь, хотя она всего разъ, говорила мн, играла за границей, въ какой-то французской пьэс. Она, не можетъ не быть талантлива!

Блокурый молодой человкъ задумался.

— Воля твоя, любезный другъ, заговорилъ онъ нершительно, — а, согласись ты съ этимъ, очень неловко выходитъ, что я у совершенно незнакомыхъ мн людей стану вдругъ ломаться на сцен?..

— Ломаться! негодующимъ кликомъ воскликнулъ Ашанинъ, — играть Гамлета значитъ у тебя теперь ломаться!.. Это что-же, ты изъ петербургской твоей жизни почерпнулъ?… Гд-же эта горячая любовь къ искусству, о которой ты намъ постоянно проповдывалъ? Разв не помнишь какъ мы съ тобою читали Шекспира, какъ ты не разъ говорилъ мн и Вальковскому что, если бы не твои занятія, не университетъ, не каедра къ которой ты готовился, ты бы почелъ себя счастливымъ сыграть роль Гамлета, что это было бы для тебя величайшимъ наслажденіемъ!

— Я и теперь такъ думаю! вырвалось у Гундурова.

— Такъ изъ за чего-же ты теперь ломаешься?… Да, засмялся Ашанинъ, — ломанье-то выходитъ у тебя теперь, а не когда ты выйдешь на сцену!.. И какой еще теб можетъ лучшій случай представиться? Далеко отъ Москвы, никому невдомо, въ порядочномъ обществ… Каедра, — ты самъ говорилъ что, посл того какъ теб отказали въ заграничномъ паспорт, о ней пока думать нечего!.. Что-же, ты киснуть теперь станешь, болть, самоглодать себя будешь?… Вдь жить надо, Сережа, просто жить, жи — ить! протянулъ онъ, схватывая пріятеля за руку, и наклонившись къ нему, ласково и заботливо глянулъ ему въ лице.

Гундуровъ пожалъ его руку — и замолчалъ: онъ не находилъ внутри себя отвта на доводы Ашанина.