— Или, можетъ-быть, колко отпустила она, — посл княжны вы почитаете меня уже совершенно не стоящею вниманія.
Этотъ намекъ на его какую-то будто бы искательность задлъ старика за живое; онъ даже покраснлъ весь:
— Напрасно, милостивая государыня, вы такъ полагаете: вниманія заслуживаете вы вполн и отъ каждаго, а въ древнемъ мір могли бы, смю думать, даже большую извстность пріобрсти.
— Это что же такое «въ древнемъ мір»? Вы всегда какими-то притчами выражаетесь! молвила пренебрежительно Ольга.
— А то это значитъ, сударыня, что въ мір языческомъ, въ противность тому чему научило насъ христіанство, женская личность превозносима была почти исключительно за ту вншнюю, такъ-сказать тлесную, прелесть коею могла она отличаться отъ другихъ, а не за т высшіе, духовные дары, которые для насъ составляютъ ея лучшее украшеніе.
Отвчать на этотъ урокъ грубостью барышня наша въ присутствіи Лины не посмла. Она почла за лучшее разсмяться еще разъ:
— Ну да, да, извстно, вамъ все «крылья нужны, въ лазурь неба уноситься», какъ говоритъ мой отецъ… Пойдемте, Лина, насъ давно наверху ждутъ! не ожидая отвта воскликнула она, продвая руку подъ руку княжны.
Лина тихо высвободила свою.
— Я надюсь, Василій Григорьичъ, сказала она, — что наше знакомство такъ не кончится. Если не завтра, то вы быть-можетъ найдете въ другой день время постить насъ? Я была бы очень рада.
Онъ глянулъ на нее вдругъ снова увлажившимися глазами.
— Княжна Елена Михайловна, проговорилъ онъ, — позвольте мн отклонить такое лестное для меня ваше предложеніе.
— Почему такъ? удивилась Лина.
— Человкъ я темный, забытый въ своемъ углу, княжна, да и самъ, почитай, забывшій въ немъ и то малое что зналъ (онъ печально махнулъ рукой); для барскихъ палатъ, а тмъ паче для высокообразованныхъ лицъ интереснаго собою ничего представить не могу… Но поврьте что мн до послдняго вздоха хватитъ воспоминанія о томъ что дали вы мн перечувствовать и прозрть въ ныншній божественный вечеръ…
— Я съ вами не могу спорить, сказала Лина, — но мн очень будетъ жаль если я васъ боле не увижу…
Юный восторгъ засіялъ опять въ его большихъ голубыхъ глазахъ.
— Княжна, еслибы когда-нибудь и чмъ-нибудь я могъ вамъ послужить, завряю васъ всемогущимъ Создателемъ что во всякое время дня или ночи стану у вашего порога ждать вашихъ приказаній.
— Не приказаній, нтъ… Но ваши слова я буду помнить. Спасибо вамъ! промолвила вдумчиво Лина, протягивая ему руку еще разъ, и не давъ ему поцловать ее, дружески сжала его твердые старческіе пальцы.
— Странная какая вы, Лина, говорила ей Ольга Елпидифоровна вслдъ за этимъ разговоромъ, подымаясь рядомъ су нею по лстниц,- на что вамъ нуженъ этотъ старый трубадуръ?
— Кто такой? спросила сжимая брови княжна.
— Да этотъ блаженный философъ нашъ, Юшковъ. Его вс такъ въ город называютъ: «трубадуръ», а не то еще «Эолова арфа»… Вы такія ужъ были съ нимъ любезныя!..
— Это вамъ не нравится? молвила сухо Лина.
— Ахъ, Боже мой, вскрикнула обиженно барышня, — мн совершенно все равно! Только я нахожу что онъ совсмъ не вашего общества и ужасно скучный со своими «такъ-сказать» и нескончаемыми фразами. Конечно, у васъ свои особенныя понятія, но у него вдь другаго разговора нтъ какъ, «идеалъ», «искусство», «Пушкинъ», «долгъ челов.»…
Она оборвала на полуслов, сообразивъ что все это подходило именно къ тмъ «понятіямъ» которыя значились у нея въ голов подъ общимъ заглавіемъ: «grands sentiments» княжны Лины Шастуновой.
Княжна молчала. Она никогда не входила ни въ какія разсужденія съ Ольгой Елпидифоровной
А «старый трубадуръ» тмъ временемъ, скрыпя широкими сапогами по крупному песку краснаго двора Сицкаго, въ компаніи своихъ учиниковъ, говорилъ имъ растроганнымъ и дрожащимъ шепотомъ:
— Не отъ міра сего эта Офелія, господа, не отъ міра сего!..
1878