Четверть века назад. Часть 1

Послдовало все то что неизмнно слдуетъ за этимъ въ любительскихъ спектакляхъ: вызовы «всхъ, всхъ», суетня на сцен, выходъ труппы стадомъ предъ рампу, крики «браво» и «charmant», женскіе покровительственные кивки и воздушные поцлуи снизу, неестественно почтительные поклоны поощряемыхъ сверху, топотня мужскихъ ногъ, оглушительный говоръ и неизбжный хохотъ безъ смысла и конца.

Лина скользнула къ двери ложи, едва упалъ занавсъ.

— Ты куда, на сцену? спросилъ въ догонку ей князь Ларіонъ.

— Нтъ, пройтись, мн жарко…

И она убжала въ корридоръ отъ этихъ криковъ и вызововъ.

Не поклонами и благодарными улыбками, — проклятіями готовъ былъ отвчать Гундуровъ со своей стороны на шумные восторги рукоплескавшей ему толпы. Съ этими, сейчасъ выговоренными имъ, послдними словами Гамлета отыграна была и его роль въ Сицкомъ: «молчаніе» дйствительно должно было наступить для него посл этихъ трехъ недль испытанныхъ имъ здсь блаженства и муки; — одна только эта мысль стояла у него въ голов теперь.

А онъ кланялся тмъ временемъ вмст съ товарищами своими по спектаклю, глядя прямо предъ собою, ни на комъ не останавливая взгляда, и ясно различая въ то же время необычно разстроенное лицо тетки, упиравшейся на руку все той же, незнакомой ему, привлекательной женщины съ приподнятыми какъ у сфинкса углами глазъ, пристально устремленныхъ на него. Софья Ивановна длала ему какіе-то знаки головой, которые онъ понялъ тотчасъ же какъ приглашеніе придти переговорить съ нею какъ можно скоре.

Но мене всего чувствовалъ онъ въ этомъ потребность. Не «говорить съ людьми», — уйти какъ можно дальше отъ нихъ «въ пустыню», «во мракъ» тянуло его теперь опять…

Вызовы наконецъ смолкли; занавсъ упалъ въ послдній разъ. Все побжало со сцены. Гундуровъ не торопился; онъ опустился въ кресло, на которомъ только-что пронзенъ былъ имъ шпагой Клавдіо-Зяблинъ, опустилъ голову и забылся.

— Сережа, что же ты? молвилъ Ашанинъ, внимательно наблюдавшій за нимъ все время, — переодваться пойдемъ!

— Куда? отвтилъ онъ какъ съ просонья.

— Въ уборную. Куда же?

— Нтъ, я не пойду. Ступай переоднься, а когда кончишь, пошли едосея къ намъ въ комнату; я тамъ…

— А пока-то что же ты?

— Мн воздуху хочется; я выйду въ садъ.

Но онъ не вышелъ, и опустивъ снова голову, забылся еще разъ въ своемъ кресл.

Рабочіе начинали гасить лампы. Длинныя тни побжали отъ кулисъ. Запахло чадомъ, копотью и ламповымъ масломъ. Какое-то надрывающее запустніе охватывало этотъ міръ писаннаго полотна, полный сейчасъ жизни, звуковъ, опьяненія… Вотъ мсто гд онъ сидлъ у ея ногъ во время представленія, гд онъ былъ съ нею «такъ жестокъ, безчеловченъ»… Вотъ и тотъ, уже потонувшій въ темени уголъ за первою кулисой, откуда онъ глядлъ на нее въ день считки Гамлета, и въ первый разъ глаза ея остановились на немъ…

Все это «пережито» — и нтъ, нтъ уже всему этому возврата…

— Пойдемъ, Сережа, говорилъ возвращаясь Ашанинъ:- едося я отправилъ къ намъ въ комнату съ твоимъ платьемъ, а я ужь заодно съ тобою…

Гундуровъ поднялся молча. Они спустились въ корридоръ, а оттуда въ садъ.

Небо расчистилось. Миріады звздъ глядли сквозь прогалины тихо шатавшихся надъ головами ихъ листьевъ…

На поворот къ ихъ флигелю Гундуровъ повернулъ вправо.

— Куда же ты? крикнулъ ему пріятель.

— Ашанинъ, сдлай милость, оставь меня хоть на минуту одного, отвтилъ онъ, останавливаясь съ едва сдерживаемымъ нетерпніемъ.

— Я нисколько не намренъ навязывать теб свое общество, Сережа, возразилъ тотъ, — но ты знаешь что насъ всхъ ждутъ тамъ, наверху, что исчезать намъ въ эту минуту неудобно и неучтиво, что наконецъ, главное, ты подашь этимъ поводъ Софь Ивановн серіозно безпокоиться…

— Я все это знаю, тоскливо перебилъ его Гундуровъ, — и успю явиться туда вовремя и никому безпокойства не причиню. Но дай ты мн, ради Бога, передохнуть на свобод одному, дай придти въ себя, собраться съ мыслями…

— Какъ знаешь, Сережа, вздохнулъ Ашанинъ, — только если ты чрезъ полчаса не вернешься переодться, я, воля твоя, пойду искать тебя съ фонаремъ.

Но Гундуровъ, не дослушавъ его, ушелъ въ темень боковой аллеи.

LXV

Толпа гостей княгини исчезала за большою входною дверью театральной залы. Здсь оставались еще кое-кто изъ городской публики, ожидавшей когда пройдутъ «вс эти аристократы», чтобы выдти на свобод въ большія сни дома, гд ожидали ее въ свою очередь, дремля и сопя на лавкахъ въ темномъ углу за лстницей, невзрачные слуги и кухарки съ барскими шинелями и бурнусами на колняхъ. Смотритель Юшковъ со своими учителями держался у самаго выхода, почтительно и со счастливою улыбкой на устахъ отвшивая старомодные поклоны каждой изъ проходившихъ мимо него пар избраннаго общества Сицкаго: онъ считалъ долгомъ учтивости выразить этимъ благодарность хозяевамъ дома «за высокое эстетическое наслажденіе которое дозволено ему было вкусить»…

— Погодимъ, шепталъ онъ своимъ молодымъ сослуживцамъ, державшимся вообще гораздо боле сдержанно чмъ онъ, и наровившимъ теперь уйти скоре, — авось-либо удастся и кого-нибудь изъ превосходнйшихъ исполнителей увидать вблизи: Гамлета, божественную Офелію… Душа такъ и проситъ излиться предъ ними…