Четверть века назад. Часть 1

Онъ только наканун вечеромъ вернулся изъ Петербурга, гд провелъ всю зиму, и откуда наконецъ бжалъ подъ гнтущимъ впечатленіемъ испытанныхъ имъ тамъ недочетовъ. Вотъ что съ нимъ было:

Окончивъ, за годъ предъ тмъ въ Москв блистательнымъ образомъ курсъ по филологическому факультету, Гундуровъ, котораго университетъ имлъ въ виду для занятія должности адьюнкта по каедр славянской филологіи, отправился на берега Невы добывать себ заграничный паспортъ «въ Австрію и Турцію, для изученія» — такъ прописано было наивно въ поданной имъ о томъ просьб — «исторіи и быта славянскихъ племенъ». Объ этомъ путешествіи, на которое онъ полагалъ посвятить три года, онъ мечталъ вовсе время пребыванія своего въ университет; безъ этого, безъ живаго изученія на мст славянскихъ языковъ, безъ личнаго знакомства съ Ганкою, съ Шафарикомъ, съ апостолами славянскаго возрожденія, «какой я славистъ, какой я буду проффессоръ»! основательно разсуждалъ онъ… Къ ужасу его, посл нсколькихъ недль ожиданія, онъ былъ вызванъ въ паспортную экспедицію, гд поданная имъ просьба была возвращена ему въ копіи, съ копіею же на ней слдующей резолюціи: «Славянскій бытъ» — слово это было подчеркнуто — «можно изучать отъ Петербурга и до Камчатки»… Гундуровъ ничего не понялъ, и страшно взволновался; онъ кинулся ко всмъ кого только мало-мальски зналъ въ Петербург, жаловался, объяснялся, просилъ… У него былъ дядя, занимавшій довольно видное мсто въ тогдашней администраціи; этотъ достойный сановникъ пришелъ, въ свою очередь, въ ужасъ, частью отъ того что племянникъ его «губитъ себя въ конецъ», еще боле вслдствіе такого соображенія, что и самъ онъ, Петръ Ивановичъ Осмиградскій, тайный совтникъ и директоръ департамента, можетъ быть, пожалуй, компрометированъ, если узнаютъ что у него есть близкій родственникъ съ такимъ опаснымъ образомъ мыслей. — «И въ чью голову ты гнешь, какую стну думаешь ты прошибить? укорялъ и наставлялъ онъ Гундурова, — „самъ же себ дло напортилъ, а теперь думаешь крикомъ поправить! Въ просьбу, въ оффиціальную просьбу ввернулъ „бытъ“ какой-то дурацкій! Какой тамъ бытъ въ Турціи, и кто въ Турцію здитъ путешествовать? Понимаешь-ли ты какъ это могло быть понято?!“ Бдный молодой человкъ совершенно растерялся, — дядя мрачно намекнулъ ему даже на какую-то черную книгу, въ которую онъ „за невоздержность языка“ будто уже усплъ попасть, благодаря чему ученая карьера навсегда-де для него закрыта. „И вдь нашелъ же время о какой-то своей славянской наук говорить“, разсуждалъ Петръ Ивановичъ, — „когда еще недавно мятежники Венгерцы своего законнаго государя чуть съ престола не ссадили!“

— То Венгерцы, пробовалъ возражать Гундуровъ, — а Славяне спасли и престолъ и династію Габсбурговъ…

Но Петръ Ивановичъ только руками махалъ. „Поступай ты сюда на службу, — это твое единственное спасеніе!..“ Увы, все то что ни видлъ, ни слышалъ Гундуровъ въ Петербург служило ему лишь роковымъ, неотразимымъ подтвержденіемъ доводовъ дяди. „Какая дйствительно, нужна имъ, а для насъ какая возможна наука теперь?“ говорилъ онъ себ. Онъ вспоминалъ Москву, Грановскаго, лучшихъ тогдашнихъ людей:- „разв они не въ опал, не подъ надзоромъ, не заподозрены Богъ знаетъ въ чемъ?.. «Что же однако было ему длать съ собою? Съ отчаянія, и поддаваясь внушеніямъ дяди, онъ поступилъ на службу. Но онъ чуть не-задохся въ невыносимой для него, свжаго студента и Москвича, духот Петербургской канцеляріи: и люди, и то что они длали тамъ, было для него глубоко, болзненно ненавистно; его тошнило отъ одного вида синихъ обложекъ длъ, изъ которыхъ поручалось ему составить справку; ему до злости противны были желтый ротъ и обглоданныя ногти поручавшаго ему составлять эти справки Владиміра Егоровича Красноглазова, его ближайшаго начальника… Не прошло шести мсяцевъ, и Гундуровъ, добывъ себ свидтельство о болзни, подалъ въ отставку и ухалъ въ Москву…

Тетки его не было въ город,- она еще въ апрл мсяц ухала въ деревню. Ему нетерпливо хотлось увидать ее, и онъ тотъ часъ же собрался хать въ Сашино, не повидавшись ни съ кмъ изъ московскихъ знакомыхъ. Только Ашанинъ, его пансіонскій товарищъ и большой пріятель, прискакалъ къ нему, узнавъ случайно о его прізд.

Ашанинъ, когда-то много общавшій юноша, поступилъ въ университетъ изъ дворянскаго института одновременно съ Гундуровымъ, но на первомъ же курс вышелъ изъ него, чтобы жениться на какой-то перезрлой дв, которая влюбила его въ себя тмъ выраженіемъ съ какимъ пла она Варламовскіе романсы, а черезъ два года ревнивыхъ слезъ и супружескихъ бурь отошла въ вчность, оставивъ его двадцати лтнимъ вдовцемъ и коптителемъ неба. Добрйшій сердцемъ и вчно увлекающійся, онъ жилъ теперь въ Москв ничего не длая, или, врне, длая много долговъ, въ ожиданіи какого-то никакъ не дававшагося ему наслдства, вчно томясь своимъ бездйствіемъ и вчно не находя для себя никакого занятія, и все время остававшееся ему отъ безчисленныхъ любовныхъ похожденій отдавалъ театру и любительскимъ спектаклямъ, въ которыхъ неизмнно держалъ амплуа перваго любовника.