Четверть века назад. Часть 1

Такое же сіяющее утро блеснуло въ его воспоминаніи. Точно вчера!.. А этому тридцать слишкомъ, лтъ… Это было въ Верон. Конгрессъ кончился…. Онъ халъ съ собственноручнымъ письмомъ государя къ императриц Маріи еодоровн. «Я нарочно избралъ тебя, зная твои способности и что теб хорошо извстно все что здсь происходило», говорилъ ему императоръ Александръ съ тою неотразимо обаятельною улыбкой которую видвшій ее разъ не забывалъ уже никогда, — «vous servirez de vivant commentaire `a ma lettre. Позжай съ Богомъ, а службу твою здсь я не забуду!..» И вотъ почтовый штулвагенъ стоитъ у крыльца занимаемаго имъ дома противъ самаго San-Zenone — одно изъ чудъ италіанскаго зодчества Изъ-за растворенныхъ дверей храма глухо гудитъ органъ: «а noctis phantasmatis libera nos, Domine!» [28] доносятся до него слова католической литіи…. Пока укладываютъ его чемоданы, онъ забгаетъ туда взглянуть въ послдній разъ на эти размры, на эти линіи, на эти дива искусства…. Австрійскій почтарь, въ высокихъ ботфортахъ и малиновой куртк, уже трубитъ къ отъзду, и жгучее италіянское солнце выкатывается изъ-за Аппенинъ и восходитъ надъ тихою Вероной. И въ блеск ослпительнаго дня мчится онъ, бодрый и радостный, по вчно зеленымъ равнинамъ Ломбардіи…. Неудержимо кипитъ молодая кровь, горитъ голова въ избытк впечатлній…. Искусство, государь, честолюбивыя грезы, и это солнце, эти зеленыя равнины, — а впереди, тамъ куда мчится онъ, подъ холоднымъ свернымъ небомъ, блаженство нежданнаго свиданія, восторгъ, и слезы, и палящіе поцлуи любимой женщины…. блокурой и синеокой какъ она, какъ H'el`ene!..

И еще опять воспоминаніе, еще одно какъ она синеокое и стройное созданіе… Miss Flora, дочь одного изъ учителей Итонской школы, въ которой онъ воспитывается съ братомъ. И ей и ему шестнадцать лтъ. Но она не замчаетъ его, не видитъ…. И вотъ онъ въ воскресенье, такимъ же раннимъ іюньскимъ утромъ, пробирается къ скамейк пансіонскаго сада, куда она ходитъ гулять съ отцомъ, и вырзываетъ на ней перочиннымъ ножомъ стихъ изъ нечитаемыхъ въ класс Amores Овидія: «Nec sine te, nec tecum vivere possum» [29],- и узнаютъ объ этомъ товарищи, и долго, неотвязчиво пристаютъ къ нему и дразнятъ этимъ несчастнымъ Овидіевымъ стихомъ…. а miss Flora, встртясь съ нимъ посл того, опускаетъ глаза и алетъ, но не такъ зло какъ его собственныя, шестнадцатилтнія ланиты…. О волшебные молодые дни!..

— А теперь, — и болзненно сжалъ брови князь Ларіонъ — теперь впереди одна темная могила, и до нея мука безъ перерыва и конца!..

Онъ судорожно надвинулъ на лобъ широкую круглую шляпу, взялъ трость, и вышелъ совершать свою обычную утреннюю прогулку.

Онъ шелъ, опустивъ голову, мимо полей, равнодушный къ ихъ пышной крас, не замчая какъ волнистою зыбью подъ набгами утренняго втра переливалось предъ нимъ безбрежное море колосившейся ржи, какъ ряли надъ нею блогрудыя ласточки, какъ перекликались перепела въ зеленыхъ овсахъ…. Нтъ, онъ не глядлъ, не слушалъ, не хотлъ видть…. Лучше ночь съ ея мракомъ и могильною тишью чмъ эта безпощадно смющаяся надъ нимъ радость молодой жизни!..

Онъ досадливо приподнялъ плечами и вышелъ на пыльную дорогу, шедшую отъ Сицкаго къ пробгавшему отъ него верстахъ въ пяти шоссе.

Очевидно замтивъ его, ямщикъ мчавшейся на встрчу ему тройки осадилъ на всемъ скаку своихъ хрипвшихъ лошадей; изъ телеги приподнялась толстая фигура исправника Акулина, замахала рукой, и до князя еще издалека донесся его офиціальный, подавленно храпящій крикъ:

— Графъ, ваше сіятельство, графъ дутъ!

— Русское человчество! сказалъ себ почему-то князь Ларіонъ, продолжая идти по дорог, не отвчая и неглядя на него….

Тройка поравнялась съ нимъ,

— А мн ужь позвольте, ваше сіятельство, молвилъ изъ телеги Елпидифоръ, прикладывая руку къ козырьку, — доскакать до дома. Ростиславъ Михайловичъ Чижевскій очень просили тотчасъ же предувдомить ихъ чтобъ они могли встртить графа….

— Сдлайте одолженіе, скачите, слегка усмхнулся князь, — вы мн нисколько не нужны.

— Да и ты мн не нуженъ, сказалъ себ подъ носъ Акулинъ, почтительно подымая еще разъ руку къ фуражк, и помчался дале.

Еще черезъ полверсты нагнала князя Ларіона графская коляска. Старикъ не спалъ и бодро, съ видомъ знатока и любителя, поглядывалъ съ высоты своего сиднья и форменнаго галстука подпиравшаго его широкій подбородокъ на зеленя мимо которыхъ бжала дорога…. Стой! крикнулъ онъ, завидвъ пріятеля, захватилъ свою камышевую толстую палку подъ широкою слоновою ручкой, и вышелъ изъ экипажа.

— Здорово, Ларіонъ! Онъ трижды прикоснулся къ его лицу своими пухлыми щеками. И обернувшись къ хавшему съ нимъ чиновнику, не знавшему выходить ли и ему, или оставаться въ коляск:

— Шашкомъ позжай впередъ! Портфель разбери!.. Я съ Ларіономъ пшкомъ приду… Овсы у васъ хороши! не измняя тона проплъ онъ князю, — а рожь мелка будетъ! Скажи управляющему: смена чаще мнять надобно!..

— А у васъ какъ? спросилъ князь Ларіонъ, чтобы сказать что-нибудь.

— Винокурня сгорла! На двадцать тысячъ убытка! Управителя въ острогъ посадилъ; пусть судятъ! Мошенникъ! не доглядлъ!.. Что княгиня?