Четверть века назад. Часть 1

О, какъ знакомъ былъ ей тотъ оттѣнокъ его голоса съ которымъ онъ произносилъ это до нынѣшняго дня! Какъ часто ночью, просыпаясь внезапно, казалось ей что этотъ голосъ стоялъ надъ ней, шепталъ надъ самымъ ея ухомъ эти знакомыя ей слова: «я любилъ тебя,» и она засыпала опять, счастливая и улыбающаяся, повторяя: «да, любилъ… любитъ»…

А теперь ни тѣни тѣхъ прежнихъ, сокровенныхъ звуковъ… Боже мой, что же это такое, что такое?…

Она всею глубиной своихъ глазъ глянула ему прямо въ лицо и проговорила, едва сдерживая пронимавшую ее дрожь:

— «Ваша свѣтлость, дѣйствительно, заставили меня вѣрить этому.»

Онъ понялъ (и у него были руки холодны какъ ледъ, но въ ушахъ его, словно звонъ погребальнаго колокола, стояли слова полупьянаго Ашанина: «надо отрѣзать ножницами… надежды нѣтъ!»)… И онъ въ отвѣтъ ей все такъ же глядѣлъ на нее безцвѣтными, свинцовыми глазами:

— «А не надо было вѣрить… Я не любилъ тебя!»

Она безсознательно поднесла руку къ груди, закинула назадъ голову и замирающимъ голосомъ произнесла:

— «Тѣмъ болѣе z была обманута!»…

Шепотъ одобренія пробѣжалъ по залѣ изъ конца въ конецъ ея, но никто не заплескалъ: лихорадочное любопытство оковывало зрителей. «Совсѣмъ даже на театръ не похоже, а точно правда,» какъ бы сказывалось въ сознаніи каждаго.

Княгиня Аглая, красная какъ кумачъ, глядѣла на дочь растерянно моргая круглыми глазами. — «Mais c'est tout à fait iri-convenable ce rôle de Lina, une demoiselle qu'on a trompée»! разсуждала она мысленно, — «que va penser le jeune comte et puis cette princesse Dodo qui est si mйchante!»… Ей страшно было пошевелиться: она такъ и ждала удара не съ той стороны, такъ съ другой…

А блѣдный Гамлетъ въ растрепанной одеждѣ, съ падавшими на лобъ волосами и выраженіемъ холоднаго отчаянія на лицѣ, говорилъ въ это время на сценѣ:

— «Ступай въ монастырь! Зачѣмъ создавать на свѣтъ грѣшниковъ? Я самъ пополамъ съ грѣхомъ человѣкъ добродѣтельный, однако могу обвинять себя въ такихъ вещахъ что лучше бы мнѣ на свѣтъ не родиться. Я гордъ, мстителенъ, честолюбивъ, готовъ на зло, и только воли у меня не достаетъ сдѣлать все дурное что могу придумать дурнаго… Къ чему такимъ тварямъ какъ я ползать между небомъ и землею? Мы обманщики всѣ до одного; не вѣрь никому изъ насъ! Иди въ монастырь! Прощай!»

Онъ быстрыми шагами отошелъ отъ нея къ выходу.

«Гордъ, золъ, мстителенъ!» словно ударами молота отзывалось въ потрясенномъ существѣ Лины:- да, онъ съ утра избѣгалъ меня. Онъ не можетъ простить что я ему сказала утромъ… Но, Боже мой, неужели онъ не понимаетъ, не понимаетъ?…

И всплеснувъ руками, она тѣсно, крѣпко прижала ихъ къ труди и воскликнула по тексту роли:

— О, исцѣлите его власти небесныя!

Но Гамлетъ еще не кончилъ, ему надо было добить ее двоими жестокими уколами…

— Когда ты выйдешь замужъ, вотъ тебѣ въ приданое мое проклятіе, заговорилъ, онъ опять, такъ же быстро возвращаясь на нее и заглядывая ей прямо въ лицо растерянно тусклыми глазами:- будь чиста какъ ледъ, бѣла какъ снѣгъ, ты не уйдешь отъ клеветы. Ступай въ монастырь! Прощай! Или, если ты непремѣнно хочешь выйти замужъ, выбери пошляка; умные люди знаютъ какихъ чудовищъ вы изъ нихъ дѣлаете… Поди! Ни слова!.. Это свело меня съ ума… Въ монастырь! И скорѣе! Прощай!

Онъ кинулся со сцены не помня себя, съ чувствомъ чего-то ужаснаго, нечеловѣческаго, будто только-что совершеннаго имъ…

— Splendid indeed! раздался на всю залу горловый голосъ мистера Нокса, все время сидѣвшаго уткнувшись носомъ въ своего карманнаго Шекспира, рядомъ съ воспитанникомъ своимъ, зѣвавшимъ во всю мочь.

— Сережа, Гаррикъ, богъ, очарованіе! хрипѣлъ Вальковскій, бросаясь къ пріятелю съ раскинутыми руками. Тотъ его толкнулъ въ грудь такъ что «фанатикъ» чуть не свалился — и побѣжалъ, самъ не зная куда несли его ноги.

— Да онъ просто удивительный актеръ вашъ племянникъ! вскликнула подъ гулъ поднявшихся рукоплесканій княгиня Додо, сидѣвшая по другой рукѣ Софьи Ивановны Переверзиной.

— Онъ мнѣ противенъ? нежданно для нея самой, съ сердцемъ отрѣзала на это та, не отрывавшаяся глазами отъ Офеліи.

Княгиня Додо разсмѣялась. Она не поняла…

А Аглая Константиновна, все такая же красная и растерянная, шептала въ то же время своему сосѣду:

— Я нахожу очень глупо совѣтовать дѣвушкѣ идти въ монастырь, и я, certainement, никогда не позволила бы моей дочери. Une jeune personne comme il faut должна выйти замужъ, и не за «пошляка,» comme dit ce monsieur, а за умнаго et un homme bien né.

— Это театръ, а не настоящее! пропѣлъ ей на это въ утѣшеніе графъ какъ съ амвона.

Лина стояла одна на сценѣ, держась рукой за высокую спинку готическаго кресла. У нея двоилось въ глазахъ… Она начала: