Четверть века назад. Часть 1

— Точно такъ-съ! Формально повинуясь резолюціи воспослѣдовавшей на вашей просьбѣ; тамъ какъ бишь было сказано: «изучать славянскій бытъ можно отъ Москвы и до Камчатки?…» До Камчатки доѣзжать вамъ, разумѣется, не для чего, усмѣхнулся князь Ларіонъ, — а побывать на Уралѣ, въ Оренбургскомъ краѣ и на Кавказѣ, увѣряю васъ, принесло бы вамъ столько же удовольствія, сколько и пользы. А черезъ годъ, — я берусь за это, — о васъ будетъ сдѣлано представленіе, въ которомъ пропишется, что вотъ вы, въ покорностью пріемля сдѣланное вамъ указаніе, совершили этнографическую поѣздку по Россіи, а теперь проситесь, для той же цѣли, въ славянскія земли… И повѣрьте моей старой опытности, — это будетъ очень хорошо принято, и васъ не только отпустятъ, но будутъ имѣть въ виду какъ молодаго человѣка благонадежнаго…

— Конечно, это можетъ быть, бормоталъ Гундуровъ, не успѣвъ еще собрать свои мысли, — но ѣхать такъ, безъ опредѣленной цѣли… У меня есть спеціальность…

— Спеціальность ваша остается при васъ, возразилъ ему князь, и еще разъ дѣланная улыбка зазмѣилась вдоль его длинныхъ губъ;- но позвольте одно замѣчаніе: вамъ двадцать-три года, вы носите старинную фамилію, у васъ хорошее состояніе;- думаете ли вы отдать всю вашу жизнь этой вашей спеціальности?

— Почему же нѣтъ?

— Просто потому, что это, я полагаю, васъ удовлетворить не можетъ, — да еще потому что не таковъ еще у насъ общій уровень просвѣщенія, чтобы вообще наука могла быть у насъ для человѣка тѣмъ, что называютъ карьерой. И въ Германіи Савеньи и Бунзены мѣняли свои каѳедры на министерскія кресла; а въ Россіи подавно для молодыхъ людей какъ вы каѳедра можетъ быть только ступенью…

— Я не честолюбивъ, сказалъ сухо Гундуровъ, — и на министерское кресло не претендую.

— Прекрасно-съ, — и губы князя словно судорожно повело, — вы не честолюбивы, вы единственно желаете быть профессоромъ; но профессуры вамъ пока не даютъ, и вы можете получить ее лишь при извѣстной разстановкѣ шашекъ, которую я имѣлъ сейчасъ честь представить вамъ, но пользу которой, какъ кажется, вы не совсѣмъ признаете. Затѣмъ, любезнѣйшій Сергѣй Михайловичъ, примолвилъ онъ, видимо сдерживаясь, — я позволю себя спросить васъ: что же предстоитъ вамъ теперь въ Москвѣ, какая дѣятельность, какіе живые интересы? Ваши книги, «спеціальность» ваша, какъ вы говорите;- чудесно! Спеціальность эта, кстати замѣтить, имѣетъ, такъ сказать два фаса: съ одной стороны, то что у васъ называется «славянская наука», съ другой политическаго рода стремленія, которыя разумѣются теперь подъ именемъ славянскаго вопроса. Тамъ, гдѣ все это имѣетъ положительное, разумное значеніе, — въ славянскихъ земляхъ, въ Прагѣ,- на первомъ планѣ стоитъ, разумѣется, послѣднее, а не первое. Сама эта «славянская наука» послѣдствіе пробудившагося тамъ національнаго самосознанія, а не на оборотъ… Вы русскій, имѣющій корни въ русской землѣ, а не на берегахъ Валдавы. То что тамъ — живая дѣйствительность, для васъ — насилованная фантазія и дилеттантизмъ!.. И мечтаете-то вы всѣ здѣсь по этому поводу вовсе не о томъ о чемъ они тамъ мечтаютъ!..

Онъ говорилъ спѣшно, отрывисто, нѣсколько желчно и только изрѣдка взглядывая на своего собесѣдника:

— Стихи Алексѣя Степановича [14] прелестны, и самъ онъ замѣчательно умный человѣкъ, съ которымъ я имѣлъ случай довольно часто бесѣдовать нынѣшнею зимой… Но вѣдь все это — одна поэзія, къ несчастію!.. Славянское единство! Кто его хочетъ въ дѣйствительности?… Какъ у насъ на это глядятъ сверьху, лучшимъ отвѣтомъ можетъ вамъ послужить резолюція на вашемъ прошеніи… А они тамъ, я полагаю, «на яркій свѣтъ» нашей «свободы» [15], не согласятся промѣнять свои, даже австрійскіе, порядки! снова точно проглотилъ князь — и нахмурясь отвернулся къ окну, какъ бы недовольный собою…

— Я не могу съ вами согласиться, началъ было возражать Гундуровъ, — славянское единство, это все будущее наше!..

— Виноватъ-съ, прервалъ его князь, — объ этомъ мы когда нибудь съ вами въ другой разъ… Я совершенно напрасно уклонился въ сторону… Мы говорили о васъ, о томъ, что васъ ожидаетъ. Я хотѣлъ только сказать, что для васъ, какъ для русскаго, отпадаетъ самая интересная, живая сторона вашей «спеціальности.» Остаются вамъ, слѣдовательно, — не совсѣмъ естественно засмѣялся князь Ларіонъ, — Любушинъ Судъ и историческіе памятники Святаго Вячеслава… Воля ваша, этимъ нельзя наполнить жизнь въ ваши лѣта! Что же-съ затѣмъ, въ теперешнемъ положеніи вашемъ, дастъ вамъ Москва? Что вы будете дѣлать? Изнывать въ безполезныхъ сѣтованіяхъ въ тѣсномъ кружкѣ друзей, слушать каждый вечеръ все ту же болтовню московскихъ умницъ, играть въ дѣтской въ Англійскомъ клубѣ?… Не думаете же вы, я полагаю, съ новымъ смѣхомъ примолвилъ онъ — обзавестись своимъ домкомъ отъ скуки, жениться, какъ женятся въ Москвѣ, въ 23 года отъ роду, не создавъ себѣ положенія, ничего еще не сдѣлавъ ни для общества, ни для себя самаго?…

И старый дипломатъ временъ Вѣнскаго конгресса — словно только и ждалъ онъ этой минуты — остановилъ теперь на молодомъ человѣкѣ долгій, пристальный взглядъ.