Четвертая Скрепа (СИ)

Света ушла в другую комнату, где покоился дед, чтобы объясниться, пока Говорухин вместе с Борей оставался в гостиной и сидел на чемоданах. Он стал осматривать старый сервиз, на котором в рамках были фотографии матери — вот она в молодости счастливая торчит на диване и улыбается. А вот фото с тех времен, когда Говорухина забирали из роддома. Рядом был поставлен аналогичный снимок, но уже со Светой, держащей в руках своего новорожденного. Боря и тогда выглядел хмурым, странно всё это. Из-за стены раздавались какие-то грубые всхлипы. Дед в своем репертуаре. Жесткая рука, прямо Сталин. Заводской рабочий. Амбиции начальника он удовлетворял, правда, только дома. Терроризировал всю семью, пока сердце позволяло, да было кому слушать. Считал, что все ему должны за эту квартиру. А потом, когда Говорухиных сживало с белого света, чуть-чуть смягчился. Хотя в последнее время опять началось. От скуки больно много телевизора смотрел. А вот и книги, с которыми были проведены подростковые годы: «Гадкие Лебеди» Стругацких, эссеистика Толстого за 1894 — 1910 года — там и Ходынке, и о Кровавом Воскресенье, и о том, что Империи суждено умереть было написано, а вот и «Тихий Дон» Шолохова. На «Гарри Поттера» денег не было. Литература с советских времен.

Алексей повернулся к мальчику и, сев на корточки, решил отвлечь его от вынужденного переезда расспросами: «Кем Боря хочет стать?», он ответил, что хочет стать тем, кто их отменит. Говорухин выразил немое удивление и переспросил:

— Кого их, Боря?

— Вас… — последовала напряженная пауза, — мы вас отменим. Вы погрязли в корысти, в меркантильности, злобе и эгоизме. Не замечаете, что убиваете всё, что вокруг вас. Природу, людей, всё живое, что попадается вам под подошву своей пошлостью. Вы обмельчали, вас надо убрать подальше. Как мусор. Как ненужную вещь в кладовку.

Говорухин стало не по себе, его лицо приняло задумчивое выражение, он усмехнулся и отвернулся в сторону:

— Боря, — журналист взял доброжелательный тон, — скорее всего твое поколение превратится в таких же уродов, еще больших уродов, чем моё поколение, потому что от осины не родятся апельсины. И у вас ничего не получится…. Но если получится, то я буду только за — отменяй сколько влезет… Маму только свою пожалей, она много всего из-за тебя и за тебя вынесла.

Ребёнок ответил, что не может уже ждать. Говорухин сказал, что ему придется, потом с иронией добавил, что для осуществления замысла Боре надо есть чаще кашу по утрам.

Послышался скрип дверной ручки. Света вышла с озабоченным лицом и попросила Говорухина поговорить с дедом. Тот встал и твердой походкой вошел в дедовские покои.

Внутри было тускло и темно, единственным полноценным источником света, помимо окон в комнате был включенный телевизор, по которому шло какое-то политическое шоу. В крайнем углу комнаты, туда, куда не падали лучи, лежал дед на своем потасканном диване, который он когда-то притащил с барахолки. Его ноги оставались неприкрытыми под скомканным шерстяным одеялом, заправленном в дряхлую наволочку

— Кто там? Я не вижу, — из угла раздалась сиплый голос, казавшийся когда-то грозным.

— Это Алексей, дед, — произнес Говорухин, — как дела? Что по ящику со сказками рассказывают?

— Да пока не родила! — старик со злобою ухмыльнулся, — рассказывают там, Лешёнька, что вы — либералы, молоденькие все, с телефонами — два процента дерьма, и вас стягать надо… (он сделал глубокий хриплый вдох) на кого вот страну оставляем?

— Ну на твоем месте я бы не стал плевать в колодец, который будет тебя кормить, — заметил Говорухин.

— А я бы на твоем месте не хамил старшим, говнюк… Предатель! Уважать надо! — вырвалось у деда

— Если шлюха дотянет до твоего возраста, мне тоже надо её уважать? — съязвил журналист

— ДА КАК ТЫ! Колотить тебя надо было больше. Дурь всю мать твоя не вышибла! Я бы тебя, если бы мог! — из темноты высовывалась неуклюжая рука, бившая воздух.

— Что ж, довольствуйся своими ошибками в воспитании, а еще скажи: «До свидания» Свете и Боре.

Дед обиженно что-то промямлил. В ответ Алексей спросил: «Сколько раз жрешь?» и «Сколько раз меняли подгузник?». Дед давился гневом, но прорезал сквозь зубы: «Три и один».

Говорухин саркастично парировал, мол отлично, и пообещал приехать сразу же, как проводит свою сестру и племянника на вокзал. Уже в дверях старик его окликнул, мол «зачем им уезжать?», на что журналист с показным безразличием ответил: «Одни уважаемые люди делают очень плохие вещи, и им надо напомнить, что они не такие уж уважаемые. Наслаждайся птичьим пометом» — журналист посмотрел на телевизор и закрыл за собой дверь.

IX

На дорожку сидели молча. Света только теребила ребёнка, смотрела правильно ли он завернул шарф, проверяла, есть ли в кармане перчатки. Боря, отчужденно, будто бы неваляшка, подчинялся. Настала пора выходить, вызванное такси уже подъехало, и водитель ждал внизу, поерзывая в кресле своего автомобиля, держа руку около своего газового балончика.