Четвертое измерение

Офицер поднял тонкий листок папиросной бумаги и, держа его тыльной стороной ко мне, начал читать, на ярком фоне света из окна я увидел на бланке написанным чернилами адрес и прочел его, переворачивая в уме буквы, — остальной текст меня не интересовал.

— Но я тебе все равно адрес не скажу, иди! — грубо и резко броска офицер.

Я пошел к дверям, но не удержался и, выходя, повернулся:

— Адрес, присланный мне, я уже знаю: Герцена, 45 квартира 5.

На меня смотрели ничего не понимающие выпученные глаза сидящего. Он даже не ответил.

Выйдя, я думал: вот так складывается у охраны мнение, что «зэк все может». Я уже слышал, как два солдата говорили между собой на вышке после передачи «поста по охране врагов народа».

— Так ты гляди в оба!

— А что особенного: я на вышке, у меня автомат и пулемет, а они внизу, за пять метров!

— Это тебе поначалу все так просто, ты еще зеленый. Вот постоишь тут — насмотришься. Эти гады с места вверх на три метра прыгают и на десять вперед!

Наверное, этот солдат видел арестанта, сделавшего себе маленькую катапульту и тренировавшегося с ней, готовясь к побегу. А мой офицер теперь будет говорить: «Это не люди, а черти! Ну, как он мог узнать?..»

Но в лагере нашем не я один думал о побеге; люди эти не знали меня, я не знал их. Днем, во время работы, двое заключенных захватили зазевавшегося шофера грузовой машины, связали его и, уложив с кляпом во рту под штабель досок, прорвали машиной проволочный забор и уехали под градом пуль! Но, увы, их догнали... Вечером у ворот вахты мы шли, снимая шапки под матерщину конвоя: два окровавленных трупа лежали напоказ.

Тяга из зоны была так велика, что и это зрелище не остановило. Спустя несколько недель в нашей колонне был совершен беспримерный по выдумке и спокойствию побег.

Когда колонна пересекала наискось шоссе города, то по этому же шоссе шли вольнонаемные люди, и один наш зэк сделал то, до чего и мы могли бы додуматься: он вынул из-за пазухи штатскую шапку, надел ее, сорвал номера и, выждав секунду, когда конвоир отвернулся, вышел из ряда заключенных и смело пошел назад, навстречу конвою, шедшему сзади. Солдаты обругали его, посчитав, что какой-то «вольняшка» слишком близко подошел к колонне: ведь в телогрейках ходили все кругом. Лишь у ворот, через 20-30 минут, при пересчете была поднята тревога: побег!

Потом и Виктор принял косвенное участие в побеге: к нему подошел один заблатненный парень и попросил отвлечь на несколько минут внимание часового, стоящего на вышке забора. Виктор влез на крышу, на второй этаж недостроенного дома, стоящего почти напротив вышки, и начал... танцевать. Часовой на вышке явно заинтересовался. Виктор уморительно прыгал и делал самые неожиданные жесты и «па» — часовой уже хохотал в восторге от представления.

Я стоял внизу и видел, как блатной, по просьбе которого делал все это Виктор, поднес к проволочной ограде две длинных и широких доски. Выждав момент, когда часовой вытирал слезы смеха, парень с отчаянной смелостью поставил одну доску как трап на проволоку и доски забора и, взяв в руки вторую доску, пошел вверх. Все это происходило днем, в двадцати пяти метрах от пулемета и автомата часового... Добравшись по качающейся доске до забора, арестант спустил за запретзону вторую доску и побежал по ней вниз!

А часовой вошел в азарт от выступления Виктора: хохотал и бил ногами по ограде своей будки на вышке. Еще через несколько минут Виктор прекратил свои прыжки и быстро ушел с крыши: в любую минуту часовой мог увидеть доски и тогда, конечно, понял бы, для чего Виктор развлекал его...

Мы с Витей побежали в обогревалку и через несколько минут услышали стрельбу и сигнал сирены: побег! Все в порядке.

На душе было взволнованно и радостно: ведь мы тоже готовились, хотя пока только внутренне, к побегу.

Поздно вечером пришел к нам «воспитатель» — да, да, была и такая должность в лагерях... И начал нам читать лекцию о том, как хорошо живется в СССР. Его никто не слушал, кто-то крикнул: «А когда нам здесь станет лучше жить?»

Офицер начал говорить, что надо хорошо работать, выполнять указания начальства и тогда — совершенно всерьез пообещал он (это не была шутка, мои наивные читатели на далеком и еще неопытном Западе) — «тогда мы вас будем хоронить не нагишом, а в белье». Никто этому не поверил: трупы всегда вывозили голыми.

Когда воспитатель ушел, я подумал: на воротах лагеря висит громадный плакат: «Честный труд ведет к свободе!» и это лишь перевод того лозунга, который был в гитлеровских концлагерях — «Arbeit macht frei»... Как не понимают сами офицеры ужаса этого сопоставления?!

Глава X

Со дня на день росла наша группа для будущего побега, нужно было продумывать детали предстоящей работы, план выноса одежды из жилой зоны в рабочую и многое другое.

Кроме Виктора и меня, в нашей группе был Семен Кон — офицер, еврей, избивший своего командира за антисемистскую выходку и поэтому осужденный как террорист; друзья Виктора — Бондарь и Цыганков и поляк — офицер Станислав Янковский. Кроме того, я пригласил молодого украинца, силача, партизана Димитрия Плюту.