Четвертое измерение

Он оглядел пространство посреди комнаты. Было оно в меру просторным и достаточно пустым для задуманного опыта. В последний раз он прислушался к безмятежному тиканью и шуму приборов. Окно было закрыто, в раскаленных солнцем стенах трудно дышалось, но проветривать было еще рано, да и не стоило. Он с трудом встал на колени, оперся рукой об пол и улегся на правый бок. Затем одним махом перекатился на спину — подальше от стен, полок и шкафов.

Еще не сделав ни одного движения, он уже понял, что это конец. Он снова был беспомощным жирным жуком, не способным перевернуться, встать и пуститься в свой путь. И все же попыток не оставлял, царапал подошвами линолеум, стер себе ладони, исколотил всю голову. Он барахтался сколько хватило сил, до полного изнеможения.

Наконец затих и признал себя побежденным. Можно было подползти на спине к стулу и подняться, ухватившись за ножку, можно передвинуться к стене и, опершись об нее, подниматься все выше и выше, пока не удастся сесть, но в нем было достаточно гордости, чтобы не унизиться до обходного маневра. Он будет лежать так хоть до скончания века, пусть с ним случится самое худшее — пусть умрет, пусть его доконает усталость или удушающая жара.

Пузан, не умеющий предсказывать погоду, саркастически шептал он себе. Туша, раздавленная собственным весом, жертва земного притяжения. Самое время со всем этим покончить, ведь его раздувает не по дням, а по часам, и невозможно себе представить, до каких мер и весов и до чего там еще он со временем докатится. Глядишь, однажды не то что встать — пальцем шевельнуть не сможет… Выпадало ли на его долю что-нибудь хорошее? Сколько он себя помнит, одни унижения, насмешки, обиды, презрение. Одиночество с единственной натянутой струной, на которой держался весь лад его гордой и несломленной души. Этой струной были его порядочность, достоинство и работа. И вот вчера струна эта лопнула. Остались отвращение к себе и рабская привязанность к мертвым, никому не нужным приборам. Остался от него жук, хрущ…

Стемнело. Он ощутил смутный внутренний зов — и сразу понял, в чем дело. Наступил час вечерних наблюдений. Он горько ухмыльнулся. Много лет подряд из вечера в вечер записывал пузан, не умеющий предсказывать погоду, данные измерительных приборов. Сделает это он и сегодня. Напоследок и немного иначе. Передвинувшись к стене, он нащупал кипу запасных тетрадей для регистрации наблюдений. Взял одну из них, выловил из-под шкафа огрызок карандаша и открыл первую страницу. Лежа на спине, вписал в графу температуры воздуха: —15 °C. По бофортовой шкале силы ветра обвел кружком число десять, возле которого стояло: сильная буря; на равнине наблюдается редко; выворачивает деревья; наносит ущерб жилищам.

Потом начертил такие вот знаки:

Первый означал снег, следующий — сплошной снеговой покров, а третий — буран с постоянным снегопадом.

У него сразу отлегло от сердца. Сразу стало лучше. Он уже не задыхался, прошло ощущение, что ему не хватает воздуха, и даже показалось, будто спала жара.